У Фергюсона есть еще и другая черта, влекущая мою мысль в прошлое, к моим старым охотникам: он - мечтатель. Он верит, что ему удастся создать иной мир, новый мир, чудесный мир для всех нас. Этим он напоминает Пас-. тера, который сказал: «Во власти человека стереть с лица земли все паразитарные болезни». Это - более, чем наука. Это - сам Бетховен, это - трубный звук надежды.
Поскольку сам Фергюсон старомоден, постольку же его экспериментальная база кажется мало вдохновляющей. Одни лишь печальные, зловещие, наглухо запертые палаты больницы на три тысячи коек составляют его лабораторию. Его аппаратура? Только собственные глаза и руки плюс глаза и руки сотни с лишним сестер-надзирательниц, которые великолепно ему помогают, потому что, как он с гордостью говорит, «все они имеют высшее образование или равноценное ему».
Каковы же его опыты? Они - скромнее скромного; они состоят лишь в том, что Фергюсон и его сестры внимательно следят за малейшим, иной раз жутким, часто изумительным, иногда фантастическим действием нейрофармакологических средств, фабрикуемых сотнями химиков в десятках лабораторий по обе стороны Атлантического океана.
Фергюсон со своими остроглазыми леди тщательно регистрируют действие этих новых лекарств: возбуждают или успокаивают они сотни слабоумных, подозрительных, боязливых, несущих вздор, дико завывающих, иногда опасно буйствующих созданий, потерявших человеческий облик и признанных неизлечимыми. А результаты?
- Мы настолько изучили эти новые лекарства, - говорит Фергюсон, - что для нас не существует ненормального поведения, которое не поддалось бы контролю или исправлению.
- И только благодаря вашему хорошему знанию новых лекарств? - спросил я.
Круглое, красное лицо Джека Фергюсона запылало огнем. Ему стало стыдно, что я так поддел его.
- Нет, конечно, - согласился он. - Эти новые химикалии только начинают оттеснять больных к реальному миру. Нежная, любовная забота наших сестер, убеждающих их в возможности снова стать людьми, возвращает им разум - многим из них полностью.
Читая странную историю, которая последует ниже, читателю следует учесть (и самому себе я должен об этом напоминать), что секрет работы Фергюсона только частично можно считать научным.
Это - химия плюс Фергюсон.
Ученые-критики, может быть, встретят улыбкой его кажущуюся наивность, его веру в то, что помешательство, правонарушения, неприличные поступки и приличные злодейства надо рассматривать только как «ненормальное поведение». Однако у него есть предшественники. Освободить общество от людей дурного поведения - это, конечно, одно из древнейших человеческих побуждений. В этом Фергюсон не одинок.
