Знакомые дамы ахали, ужасались, поражались, разглядывая Катю в лорнет.
— Я считаю своим долгом воспитать девочку как собственную дочь, — торжественно заявляла Елизавета Прокофьевна. — Никакой разницы между ней и Лили я делать не намерена.
Десятилетняя Катя терпела поцелуи, которыми благодетельница награждала ее на людях. Мучиться приходилось только в гостях. Дома генеральша не обращала на воспитанницу никакого внимания.
Вначале Катю удивляли переходы от нежности к полному безразличию, и она даже записала благодетельницу в лицемерки.
Однако, став старше, поняла: Елизавета Прокофьевна лишена такого естественного человеческого чувства, как любовь. Она никогда никого не любила — даже собственную дочь. В Лили ее раздражало буквально все: слабый характер, вечные болячки, непривлекательная внешность. Если бы генеральша могла выбирать себе дочь, вполне возможно, что она выбрала бы талантливую Катю. Или красавицу Ольгу. Или любую другую умную и красивую девушку. Но ей не повезло, и наследницей семейных капиталов стала невзрачная Лили.
Ворвалась Лили — легка на помине! — и, раскинув руки, закружилась по комнате.
— Он меня любит, любит, любит!
Катя вскочила с кровати, поймала Лили за плечи и хорошенько встряхнула. Когда бедная глупышка расходится с восторгами или со слезами, остановить ее почти невозможно. Либо хохочет до слез, либо рыдает до истерического смеха.
Лили икнула от неожиданности, обиженно захлопала белесыми ресницами.
— Угомонись, — приказала Катя. Убедилась, что Лили может разговаривать спокойно, усадила ее на кровать и потребовала: — Отдай письмо.
Лили достала из рукава измятый лист и тут же отдернула руку.
— Оставь мне хотя бы одно! Экка, не будь злючкой!
Катя без слов вырвала письмо и сунула его в папку. Лили прикусила нижнюю губу, ее бледно-голубые глаза медленно наполнились слезами, а кончик длинного носа задергался.
— Вот только попробуй разреветься! — пригрозила Катя. — Больше ничего не получишь!
— Не буду, не буду, — испуганно забормотала Лили, вытирая щеки. — Смотри, уже все!
Катя достала платок и тщательно вытерла ее бледное лицо, покрытое неровными красными пятнами. Бедняжка Лили одинаково непривлекательна и в радости, и в горе.
— Ты должна быть очень осторожной, — сказала она. — Елизавета Прокофьевна только что обыскала мою комнату. Кто знает, не придет ли ей в голову обыскать заодно и твою?
Лили вытаращила водянистые глаза:
— Мама обыскала? — Она недоверчиво затрясла головой. — Не может быть! Кто тебе сказал?
