Калитка на мощных петлях отворилась легко, без скрипа. Под ноги капитана подкатился белый колобок, ткнулся в носок сапога Фёдорова.
— Тяв! Тяв! Тяв! — Щенок напыжился, припал к земле.
Цепью загремела лохматая с обрезанными ушами сука. Оскалилась, загораживая проход незнакомцу.
— Найда, на место! — Из сеней вышла дородная женщина, погрозила собаке кулаком: — Цыть, шельма!
— Здравствуйте! — Фёдоров приложил пальцы к фуражке. — Можно повидать Маргариту Павловну?
— На постой, чё ли? Или по какому делу? — Голос женщины суховатый. Тёмные глаза насторожены. Полными руками поправила волосы, уложенные венком на голове.
— Квартирант, если позволите. — Фёдоров осторожно обошёл щенка, оглядываясь на сучку.
— А чё позволять? Вы — Фёдоров?.. Ждём, Семён Макарович. — Хозяйка пропустила капитана в сени. Половицы заскрипели под её шагами.
Семёна Макаровича окутали домашние ароматы: огуречного рассола, привялого укропа, смородинового листа. И ещё — свежего хлеба. Словно пахнуло на него духом отчего дома.
— Печиво подрумянилось? — спросил Фёдоров, обласканный этой домашностью.
— Откель знашь?
— Запахи слюну вышибают! Как бывало в детстве, когда мамка пекла хлеба.
— Но-о! — коротко, по-забайкальски утвердила Маргарита Павловна. — Пробалабонила с соседкой — подгорело маненько. В Иволге выменяла мучицы — завела квашню…
Маргарита Павловна провела Фёдорова в пристрой. Комната окнами на речку. В углу стояла кровать под серым суконным одеялом. От никелированных спинок солнце отбрасывало зайчиков и нештукатуренные стены казались приветливее. Подле окна — столик под кружевной скатёркой.
— Умываться в сенях, — вводила в «курс» хозяйка. — До ветра — во дворе. С Найдой, думаю, поладите? За щенка она загрызет!
— Постараюсь поладить и с Найдой.
— А вы надолго?
— Служба, Маргарита Павловна… Как говорится, ходим под Богом, спим на пороге. — Фёдорова заинтересовала фотография в чёрной рамке. Три казака в лохматых папахах испуганно смотрели в объектив аппарата. Глаза широко раскрыты. Позы напряжены.
— Благоверный мой… Когда на германскую угоняли. Да соседские двое. Вон тот, с краю, мордастый, говорили, сгинул на позиции. А другой, присадистый, — Скопцев Платоша… Ветро-ого-он — поискать!.. А может, сгинули в гражданскую — сколько лет ни слуху, ни духу…
Фёдорову было неловко: затронул семейное, сокровенное! Порог не успел переступить — в выяснения пустился, сыщик неладный!
— Столоваться будете у меня иль в гарнизоне?
