Знание-сила, 2000 № 10 (880) | страница 100
Бельская: – Постой. Давай-ка и мы начнем сначала.
Рудницкая: – Тогда нужно сказать, что началось все с Огарева. Огарев – человек совершенно особенный, недаром Герцен считал его эталоном человеческой личности вообще. 1ерцен говорил, что в человеке не должно быть видно горизонтов, и Огарев был именно таким: в нем нет интеллектуальных и душевных пределов, ничего от узости мещанского быта, бытования, все – от бытия. Огарев, поэт, мыслитель, человек широкой души, необыкновенно обаятельная и привлекательная личность. Герцен и детям своим наказывал: вырабатывая свой тип человека, они должны брать за образец Огарева. Сейчас могу признаться, что я попала под обаяние Огарева, все, что я узнавала о нем, еще более меня к нему привязывало. В это время мне в руки попала книга, посвяшенная Огареву, Герцену и кругу «Современника», – на ловца и зверь бежит, как говорится. Книга интереснейшая! Написал ее Яков Захарович Черняк, его имя тогда мне ничего не говорило, и я стала его разыскивать. И разыскала. Через справочное бюро. Оказалось, он москвич и живет на Таганке. Я – туда. Он жил в страшной бедности. А поплатился и местом работы, и научным сообществом именно за эту книгу. Она, по существу, была первым серьезным прорывом в воссоздании этического климата той эпохи, взаимоотношений этих людей и на идейном, и на личностном уровне.
Бельская: – Но ведь это время, когда личностный уровень полностью исключался?
Рудницкая: – Вот-вот за это-то он и поплатился и был полностью вытолкнут из жизни. Это был чудный человек, редкий энтузиаст и романтик. Как же он обрадовался, когда я сказала, почему к нему пожаловала! Просиял и тут же предложил мне подключиться к его работе – готовить корпус сочинений Огарева для издания. И вот мы с ним засели в Отделе рукописей Ленинской библиотеки.
Мы работали в так называемой комнате 40-х годов. Она размещалась в центральной части знаменитого Пашкова дома. Именно в ней были сосредоточены материалы нужной нам эпохи, в том числе богатейшее собрание литературного наследия Огарева» Черняк решил подготовить двухтомник его сочинений: публицистику и письма. В таком составе он и вышел под редакцией Якова Захаровича. К сожалению, в скучнейшем политиздатовском оформлении и с жутким названием: «Избранные социально-политические и философские произведения». Но все-таки вышел, и должна сказать, что и по сей день именно оно остается единственным изданием собрания его сочинений. Мы шли по целине: разбирали, отбирали, расшифровывали рукописи Огарева. Кстати, с этой работой связана моя первая публикация – статья в «Записках Отдела рукописей» и воспроизведение текста письма-послания Огарева Герцену к своим московским друзьям из пензенской ссылки. Туда его сослали после разгрома их студенческого кружка. Интереснейшее послание – яркий образец столь культивировавшегося в ту эпоху особого эпистолярного жанра, где личное слито с вдохновенными размышлениями об обшем – общественном предназначении, ответственности за судьбы России интеллектуальной элиты. А они именно так себя и осознавали. И ошущали при этом огромный груз ответственности за судьбу своей России. Тогда я видела в этом письме прежде всего выражение революционного настроения Огарева. Теперь, перечитывая, нахожу гораздо больше – по существу, весь круг проблем, над которым билась вся последекабристская мысль: Россия и Запад, общее и особенное в их историческом пути и, наконец, роль интеллигенции в судьбах народа. Вечные русские темы!
