Метнув взгляд на открытую дверь, он перешел на шепот:
— Здесь для Рыси лафа: и бывшие дворяне, и торгаши, и церковники. А тут чудотворная под угрозой. Вот Солеваров, поди, на солистку клироса и нажал: «Спаси святыню»…
— Икону принесла она? — насторожился Иван.
— Не знаю, — пожал плечами Сеня. — Но певичка наверняка знает многое…
— Факт, — согласился начальник угрозыска…
Тамара провела Воркуна мимо кухни в светлую столовую. В центре квадратной комнаты — квадратный стол, накрытый клетчатой скатертью. Ланская придвинула гостю дубовый стул с высокой спинкой и, волнуясь, выглянула в окно:
— Они не придут сюда?
— Кто?
— Чекисты?
— А что?
— Я почему-то боюсь их.
— Мн-мн, — недоуменно промычал Иван, чувствуя на себе ее беспокойный взгляд. — Ведь Леонид тоже был чекистом…
Сдерживая слезы, она хрустнула пальцами:
— Боже мой! «Был»! — Ее влажные глаза окинули стены с картинами в золотых рамках. — Он здесь был. Сегодня утром. И я уже знала, заранее знала — последняя встреча…
— Заранее?
— Да! — Она тревожно глянула в окно и снова вернулась: — Признаюсь, Иван Матвеевич, не совбарышня я: приметам верю, картам. Вчера гадала…
— В Чертовом переулке?
— Да! У нее тьма мертвящая. Один огонек, — свеча в руке. А сама в гробу. На лице кисея. Губами шевелит — покрывало дышит. И что ни слово — правда. «Тебя нарекли Тамарой, — вещает она. — Ты, сиротинушка, намедни справила тридцать третьи именины. Тебя любит сосед, из большого казенного дома. Но он, безбожник, кровно обидел тебя. И ты разлюбила его. И бог накажет: ему жить до первого дождичка…»
— Так и сказала: «До первого дождичка»?
— Боже! Вы не верите мне!
Она зарыдала. Иван хотел утешить ее, но не мог найти нужных слов. И смущенно молчал.
Наконец ее голос окреп:
— Да, он обидел меня. Сегодня опять потребовал: «Сними крест, либо все к черту!» Я не сняла и никогда не сниму. Однажды мой крест утонул в купальне, а дома — известие о смерти мужа. После революции я подружилась с комсомольцами и хотела снять крест, а в это время «испанка» отняла отца и мать…
— Вы говорили об этом Леониду?
— Говорила. А он свое: «Либо — либо». — Тамара бессильно уронила кисти рук на стол. — Нескладно получилось. Я не только не сняла крест, так еще стала убеждать его не трогать икону Старорусской богоматери. Он рассвирепел. Никогда таким не был. Хотя последнее время часто хмурился…
— Почему?
— Злился на свое слабое сердце. И лекарств не признавал. Я собиралась к вам, хотела посоветоваться: вы же друг его. Но меня задержал Карп…
