Он медленно подошел к ней и коснулся губами плеча, шеи, груди… не слишком нежно схватил за ягодицу и пробежался по ней шершавой ладонью.
— А эти кружевные панталончики… где они?
— Я их сняла, для тебя. Сегодня. — Она немного помолчала. — А могла бы каждую ночь. Каждый день.
— У вас нет мозгов, юная леди, — шепнул он ей на ухо, — если хотя бы на секунду вы допускали, что я позволю вам выйти замуж за жалкое подобие мужчины, что спит наверху.
Он раздвинул языком ее губы и принялся исследовать глубины рта с неистовой страстностью, как в самый первый день, когда они встретились, а затем его ладонь скользнула к ее груди, сомкнув пальцы вокруг напряженной вершинки.
«Еще!» — кричало ее тело.
Она выгнула спину, прижавшись обнаженным животом к его отвердевшему мужскому естеству, скрытому, к ее разочарованию, под бриджами. Когда он наклонился и втянул ее сосок в рот, острое удовольствие пронзило ее, подобно молнии, до самого центра женственности. И когда его ладонь проникла к ней между ног, а два пальца и вовсе погрузились внутрь, потирая ее скрытую жемчужину, Дженис судорожно вздохнула и застонала, подавшись вперед, навстречу его руке. Но ей этого было мало, и она взмолилась:
— Люк, я твоя. Возьми меня по‑настоящему… не мучай!
Но он не хотел торопиться. Уложив ее на одеяло, он опустился на колени. Земляной пол под спиной был твердым, но это неудобство скорее придавало ее ощущениям какую‑то особую сладостность. Ради Люка она готова была вынести все.
Все.
Он сбросил через голову рубашку, и ее взору предстали крепкая мускулистая грудь и плоский подтянутый живот. Дженис приподнялась, чтобы дотянуться до него, но легким прикосновением пальца он заставил ее снова лечь. Она подчинилась. Между ног у нее стало влажно от томительного ожидания его прикосновений, а он поднялся на ноги и принялся, не теряя самообладания и уверенности, расстегивать бриджи.
— Люк! — в нетерпении воскликнула Дженис. — Пожалуйста… позволь мне тебя коснуться.
— Слова ничего не стоят. — Его губы изогнулись в улыбке. — Покажи, чего ты хочешь от меня.
Она смутилась, но все же подняла руку к своей груди и, обхватив ладонью, прошептала:
— Вот. Я хочу, чтобы так ты сделал ртом.
От холодного воздуха ее сосок затвердел, но Люк не двинулся с места.
— И это все? — Он скрестил руки на груди. — Ты слишком утонченная леди. Мы не подходим друг другу, ты и я. Я не джентльмен и никогда им не стану. Слишком много ночей мне пришлось провести на улице — под деревьями, в тесных закоулках, на задворках. Я слышал, как люди распутничают в темных углах, и видел, как истекают кровью, заколотые ножом. Притворство для таких, как ты, для тех, кто может позволить себе откупиться от остального мира, чтобы он скрывал от вас свои болячки и бедствия. Я не хочу быть частью этого мира и притворяться не намерен. Я действительно бесконечно одинок. Вот каков я, миледи. — Он скользнул ладонью вверх и вниз по своему возбужденному естеству. — Человек незатейливых удовольствий. Мужчина, жаждущий увлечь тебя глубоко в пучину плотских наслаждений. Так глубоко, что ты поневоле сбросишь маску, за которой прячешь свой страх.
