Третьеримских застолий рать
пировала, чуя падучую.
А Четвёртому не бывать.
Под окошком снега скрипучие
новогодний приход озвучивали
всех друзей твоих, всех гостей.
И взвивала метель гремучая
лоскуты червонных мастей.
Но уже занимали котельные
эти люмпены самодельные,
йоги семени гой-еси —
просветлённые и похмельные
беспредельные на Руси.
Не от пьяного ль их старания,
от безумного бормотания
раскалятся котлы докрасна
и начнётся такое таянье! —
хлынут воды теплоцентральные —
и почудится, что весна…
Перевернув заглавный лист,
увидим действующих лиц —
состав, готовый к отправленью.
Ю. Щ. – нещадный журналист,
щелкунчик, борющийся с тенью
(и драматург по убежденью),
наш капитан, наш адмирал —
он сам команду отбирал.
Итак, Андрей, им первозванный,
всем гениям Вильгельм желанный, —
кого он там прижал у ванной
и душит Пушкиным, нахал?
Шерше ля фам? А это – Павел,
новозаметный репортёр,
он уважать себя заставил
газетный ежедневный сор
и тем живёт…
Красавец Загал,
который над стихами плакал…
А рядышком – среброволос,
суров и с виду всех поболе —
застолий загребной матрос
с гитарой старой на приколе —
непревзойдённый Анатолий,
романтик, жизнелюбец, бард…
И декабрём сменялся март,
и вот уже листва желтела…
Черёд сезонов и погод,
не волновал – не в этом дело:
эпоха сменится вот-вот.
И мы качались на волне,
от Галича до Окуджавы,
и принимали от державы
вину за истину в вине.
Сам Окуджава эту чашу
делил не с нами – ну так что ж,
ещё хмельней мы пели Сашу
Аронова – он был хорош!
Что твой арап – губаст, торжествен,
в дворцах ледовых неуместен.
Лишь по иронии судьбы
одну из самых наших песен
его (та-та… надрыв трубы…)
узнали все. Но мы простили
измену светскую ему…
О, сколько было их в России,
тех Арзамасов на дому!
(Уж не шестнадцать – по всему.)
И наш едва ли отличался.
Художник Боба здесь случался,
переманеживший испуг.
Сочувственна, хотя ранима,
бывала тут свой-парень-Нина.
Евгений, парадоксов друг,
заглядывал, хотя нечасто…
А те, кто выбьются в начальство,
с вождями фанов обнявшись,
здесь рассуждали им за жизнь.
И поболтать со всеми вместе,
и помолчать умней других
янтарной Балтики гроссмейстер
спроста, без шашек золотых,
сюда ходил – раз-два и в дамки! —
на полпути из Касабланки.
…Легко к концу тысячелетья
влезать в онегинский размер:
глядит в литературу сплетня,
а сам ты – в Дельвиги, мон шер?
И посему продолжу. Значит,
на кухне Альхен водку пил —
он был командовать назначен
правофланговым левых сил
с названьем бравым «Комсомолец»…
Как жалко, что Давид Самойлыч
