И тот… И та… И старец-травяник,
целитель, всё-то лечит, всё-то учит:
что пить, что есть. И чем это старик
плох – не пойму! Сам никого не мучит,
единственное – продлевает чуть
страданья. Ну а разве это плохо?
Там в тонком мире смогут отдохнуть.
Тут в тонком мире вечно жди подвоха…
Но о себе ты позабыл. Так вот,
твоя как раз не по сезону шкура:
без лишаёв лишений и невзгод
и нафталином провоняла, дура.
Никем не бит, не тронул никого,
не спас (себя бы хоть – и то довольно),
и ощущал тупое торжество,
когда вдруг видел, что другому больно
не меньше, чем тебе, – от тех же, тех
неизлечимых на веку болезней.
От них от всех одно лекарство – смех —
советовал (советовать полезней,
чем принимать советы). Ты и сам
народным этим средством подлечился.
Ах, сколько анекдотов по усам
текло! Как ты их кушать наловчился!
И думал, думал: так и жизнь пройдёт —
хи-хи, ха-ха… И разве ты виновен,
что вечно мор, и глад, и недород?
И – тоже мне – Пророк, Мессия новый…
И ешь, и пьёшь из черепков отцов —
«Ату их, мертвяков!» – глядь, сам в героях!
Ну, сколько там незанятых Голгоф?
И сколько свояков при аналоях?..
А всё-таки нашёл ты способ свой
побыть судьёй – и способ самый ловкий:
ни жертвы той, ни поиска святой
водицы (с микроскопом и спиртовкой),
ни даже надувательства – оно
большого тоже требует раденья.
Решил, что всё тебе разрешено
сказать – и ну болтаешь без зазренья,
за всех хлопочешь, всем свой приговор
выносишь… Что «Вначале было Слово.
И Слово было…» – что, и это вздор?
Важней, что за тобой осталось слово?
От источников трёх, мутно-рыжих кровных истоков,
от калинки-малинки с подточенными корнями,
от окошка на Запад и душного ветра с Востока,
да от печки – от доменной печки с её пирогами,
от сервантов, собой отразивших благополучье,
от торшеров, собой осветивших интеллигентность,
от квартирок, которые были бараков получше, —
через ямы-ухабы и неба казённую бледность,
через воды, над коими птицы носились всё реже,
через годы, в которые время сгущалось, как чаща,
через свет грязно-белый, который нам всё-таки брезжил
даже осенью тёмной и чёрной зимою ледащей, —
пролегает-ветвится железная наша дорога
и блестят, как ледок, на крестах возведённые рельсы,
и идём мы по ней – все от Бога и все до порога —
полубоги, ворюги, чернобыльские погорельцы.
