Он жил в раю – как подобает богу.
У домика инжир и карагач.
Цикады стрекотали где-то сбоку,
как линии электропередач.
Над домиком распахивалось небо.
Дремали ангелы в стогу небес,
прикидываясь облаком… Нелепо
предполагать, что совершать чудес
он не умел. Как не уметь! Но сложно
творить без передышки чудеса,
и сам попробуй, и условья – можно,
да трудно хуже, а за гуж взялся…
И зря он, что ли, – это точно знали —
сидел над микроскопом тридцать лет
без роздыха… Цикады стрекотали.
Прикидываясь, ангелы порхали.
Рос лавр – и всё, чего в помине нет!
…Он запирал на две задвижки двери,
во двор не выходил, а если вдруг —
когда уж очень надо, – сколько веры
навстречу устремлялось! сколько рук
к нему тянулось! Как он мог спокойно
все эти взгляды и слова встречать? —
всегда о том, о том,
о том, что больно,
о том, что больно рано, и опять
идти, переступая через это,
поскольку надо по другим делам:
проверить лотерейные билеты
или отправить пару телеграмм.
А чтобы вслед не повалили валом,
уже открыв калитку, заявлять:
– Не ждите, люди (голосом усталым)…
не будет, – и: – до завтра… – добавлять.
Чтобы гадали: может, попрощался,
а может, с чудом к завтру обещался…
И каждый репетировал, что скажет,
когда сумеет вновь узреть его.
Умолит – как? Умилостивит – как же!
Ну ничего, упросит, ничего.
…Какой высокий купол, небо это!
Какие краски на него пошли!
Сияют звёзды, светятся планеты!
Чтоб доказать вращение Земли,
под куполом был маятник подвешен…
Сейчас заденет этот вот предмет…
А только что не задевал!.. Успешен
наш опыт! Равен круглый наш ответ!
На свете никого разумней нет!
Отцам и детям – пламенный привет.
