– Нэ знаешь, нэ знаешь! – передразнивает Мыкола, думая о том, чего бы сейчас выпить, чтобы промочить пересохшее горло.
– Газеты надо читать! Они все маскируются.
– А что там в протоколе-то написано? – спрашивает Катя.
– Да я его еще не читал, дел знаешь сколько?
– Ну, посмотри завтра.
– Посмотрю, если успею. Дел, знаешь, сколько набралось! На другой день, с утра Мыкола подробно рассказывал своему приятелю, другому уполномоченному, о сельской учительнице и прекрасно проведенном времени. А потом уже, когда все было рассказано, стал перебирать дела подследственных, какие за ним числятся, взял протокол Петра Степановича, мельком посмотрел и отложил, потому что вперед надо было разобраться в контрреволюционном деле Криволупа Луки, срезавшего колоски на колхозных посевах, – Криволуп ждал своего диагноза в камере предварительного заключения уже две недели…
Только еще через день вызвал он на допрос Петра Степановича. Спрашивает:
– Где вы были во время Деникина?
Пустяки, такие вопросы Петру Степановичу уже задавали.
– В каторжной тюрьме сидел, – отвечает и удостоверение показывает, всегда с собой брал в таких случаях. Слово по слову – туча с Деникиным разошлась.
С Деникиным не вышло, переходит Мыкола к другим каверзным вопросам.
– Правда ли, что вы в течение года взяли из совхозного свинарника семь откормленных свиней и зарезали их для себя?
– Нет, неправда.
– А сколько же взяли?
– Ни одной не брал.
– А зачем же в протоколе написано?
Видит Петр Степанович, что человек не верит, а он – ей-богу – ни одной свиньи не брал. Как-то был случай, что в начале года директор ему в счет зарплаты выписал поросенка, но кучер умудрился и тому хребет переломать, пока довез. Как могло случиться, что этот недовезенный поросенок в протоколе превратился в семь откормленных свиней?
Один день вызывают Петра Степановича из антисанитарной общей камеры, другой, третий. Чего только не спрашивали.
– А откуда вы знаете Папена?
– Да я его не знаю, он умер уже давно.
– Как же умер, когда о нем в газетах пишут?
– Да то другой Папен. То Дени Папен, который изобрел паровой двигатель, но его тогда не признали. А уже потом Джемс Уатт.
– А с Джемсом Уаттом у вас была переписка?
Бился он с Петром Степановичем, бился – ничего не добился. Или выпускать надо, или отправлять в Харьков – там добьются. Но выпускать-то он сам не имеет права. А доложить начальству, что не нашел никакой вины, – что же он тогда за уполномоченный? Вот незадача!
