– Я же помню, – рассуждал он на правах пожившего человека, – тогда его никто не знал, про Махна и то мы больше слышали. А теперь, можно подумать, Ленин да он, больше никого и не было. Не знаю, может, конечно, он и не виноват, а приближенные подхалимы стараются. Там уже никого из революционных деятелей не осталось, кроме Молотова. Генералиссимус! Понадавали ему орденов, вешать некуда, скоро на спину будут прилеплять. Восхваляют до небес, разве это прилично? Что он не видит, что ли? Теоретик он сильный, я не говорю, в вопросы языкознания здорово вник. А в людях плохо разбирается, слишком доверяет подхалимам, а они творят, что хотят. За что моего среднего сына посадили? Тоже мне, шпиона нашли!
Большого горя при известии о смерти вождя Петр Степанович не испытал, а тревога была. Дальше-то что будет? Интуиция подсказывала, что хуже не будет, ощущалось даже что-то вроде надежды – в том смысле, что пусть даже и неизведанное, но новое. Но и опасения были, неизвестно ведь, кто станет новым вождем и как он себя проявит. Достойных кандидатов он не видел.
– Жалко, Кирова убили, – посетовал он, когда после траурного митинга его сослуживцы стали строить догадки насчет будущего вождя. – Этот смог бы! А Маленков может не потянуть. Молотов тоже, конечно, подходит, но возраст уже не тот…
Горя, повторяем, Петр Степанович не чувствовал, но почему-то ему не нравилось, что его не чувствовали и другие, – он это ясно видел, наблюдая людей вокруг себя, особенно тех, кто считал нужным добровольно или по долгу службы выразить свое горе прилюдно, – получалось очень фальшиво, лучше бы уж молчали, думал Петр Степанович.
А тут еще эти лоботрясы со своим рёготом… Все-таки, какой-никакой, а человек помер!
Интуиция не обманула Петра Степановича. Несмотря на всенародную беду в виде смерти вождя, жить стало не только не хуже, а, можно сказать, даже лучше. Жалко только, думал иногда Петр Степанович, что эта беда не случилась раньше.
Уже в начале лета по деревням прошел слух, что, вроде, будет послабление с сельхозналогом. Петр Степанович отказывался верить этим слухам, потому что такое послабление было бы разумным шагом, с хозяйственной точки зрения, и к тому же большой поблажкой колхозникам. Ожидание подобных перемен настолько противоречило жизненному опыту Петра Степановича как агронома, много повидавшего за свою жизнь в сельском хозяйстве, что любой бы на его месте не принял нелепые слухи всерьез. Но надо же! – к концу лета слухи оправдались, и Петр Степанович вынужден был признать ошибочность своих предсказаний и даже отчасти пересмотрел свое отношение к Маленкову, которое, правда, впоследствии ему пришлось пересмотреть еще раз.
