Он чуть было не позвал сына – помочь засветить лампу, но вовремя опомнился, и ему удалось унять дрожь в руках…
Петр Степанович занялся чисткой картошки, стал зажигать примус, собирать на стол. За всеми этими делами ему почему-то легче было разговаривать с сыном, расспрашивать его про то, как он доехал от своего места службы в Германии, вообще про Германию… Не про плен, а как, например, немцы сейчас к нам относятся? Как там с продуктами? Хотя, скажем честно, немцы в тот момент его не сильно интересовали, его больше беспокоила предстоящая встреча сына с Любовью Петровной, когда она вернется с дежурства в своей больнице. Как оно все пройдет? Надо бы ее как-то предупредить.
Младшему сыну Петра Степановича было уже 11 лет. В то воскресенье он с утра болтался с хлопцами на Донце, вернулся, когда Петр Степанович заканчивал свои кухонные приготовления, и не сразу узнал в незнакомом дядьке в военной гимнастерке старшего брата. Петр Степанович велел ему поесть, а после сходить в больницу и сообщить новость маме Любе. Однако, быстро оценив значение момента, младший сын пришел в такое возбуждение, что есть не стал, а схватил вареную кукурузину, наспех посыпал солью, и, обгрызая ее на ходу, побежал в больницу, по дороге оповещая всех соседей о возвращении брата.
К вечеру об этой новости знал, можно сказать, весь город. Знакомые заходили поздороваться, а когда стемнело, собрались за вкопанным в землю столом несколько довоенных друзей старшего сына, принесли бутылку самогона. Пришли и Маруся, и Федя Коноваленко, и другие, человек пять или шесть. Многие разъехались, а кого-то уже и не было на этом свете. Помянули их, выпили за здравие тех, кто выжил, а Петр Степанович произнес тост прямо-таки философический.
– Человеческая жизнь, – сказал он, – быстротечна, и луна, что нам светит (все посмотрели на небо, потому что луна, в самом деле, сияла вовсю, хотя и закрываемая время от времени пробегавшими облаками) и светила еще при Навуходоносоре, только подчеркивает эту быстротечность. Но такой инфузории, как я, кажется, что она живет очень давно и даже познала законы жизни. Какой закон главный? Закон потерь. Только в детстве и немного в молодости мы приобретаем, а потом тратим и теряем. Тратим наши знания, а теряем человеков… – Он помолчал, как будто перебирал в памяти всех, кого знал и кого уже не было. А, правду сказать, так вспомнилась ему только Катя, ему снова ужасно жалко стало, что она мало хорошего успела увидеть в жизни, даже платья крепдешинового он ей не купил, а ведь ей так хотелось… Далось ему это крепдешиновое платье! Он представил себе, что она могла дождаться негаданного возвращения сына, от жалости голос его начал дрожать, потому Петр Степанович и замолчал ненадолго, но потом все-таки продолжил.
