– А как все-таки вы оказались в лесу? – нетерпеливо спросил Ярин, опасаясь, что рассказ так и будет вращаться вокруг событий трехсотлетней давности. На мгновение Орейлия неодобрительно поджала губы, но сразу же продолжила:
– Так вот, два века процветало и государство, и Сталка, и моя семья. Там, где была деревня, со временем возник небольшой городок: мой прапрапрадед основал здесь медную шахту, прадед проложил железную дорогу, отец построил вокзал, а я – вот эту самую мельницу, что на картине нарисована. Я тогда совсем молодая была, только что вернулась в Сталку из Академии Чародейства, и у меня руки так и чесались обустроить городок, сделать его еще лучше, чтобы люди жили богаче, и чтоб моя семья могла мною гордится. Оглянулась я по сторонам, и вспомнила, что муку в Сталку всегда из других городов привозили. Прикинула, посчитала – так и так своя мука дешевле выходит, удивительно даже, что за это раньше никто не взялся. И построила.
– Но мельница сыграла со мной в итоге злую шутку. Время тогда уже было неспокойное, на Сегае то и дело вспыхивали мятежи и восстания, но царю до поры до времени удавалось поддерживать мир, действуя убеждением, уговорами, а, когда необходимо, и оружием. Кончилось это тем, что какие-то одержимые убили Владыку Эалайю…
– Кто такой Владыка? – спросил Ярин, услышав незнакомое слово.
– Первый жрец, духовный символ, святой человек. Он помазывал царей на трон, наставлял людей на путь истинный, был символом, скрепляющим государства Сегая воедино. Собственно, с его-то убийством все и началось. Заговорщиков, конечно, нашли и повесили, но Эалайя оставил наследником двенадцатилетнего сына, слабого и умом, и телом. Началась смута, а потом – войны: сначала заполыхало Загорье, а затем столкновения перекинулись на запад, положив конец Унии. Нам, северянам, долгое время казалось, что все эти волнения далеко и нас не касаются: места здесь были глухие, мы не особенно зависели от других, предпочитая жить самостоятельно. Но со временем, накрыло и Север. Рекрутеры забирали все больше людей на войну, оскудела торговля, люди становились все беднее, зато стали появляться беженцы, среди которых встречались и мошенники, и блаженные, и фанатики.
– И вот как-то после Белтэйна… Первого дня лета, – объяснила Орейлия, поймав недоуменный взгляд слушателя, – к нам в дом вломились пьяные рожи, несколько десятков, и заплетающимися языками заявили, что хватит нас терпеть. Вы, говорят, чернокнижники, с демонами знаетесь, черной магией промышляете, весь город в своих лапищах зажали, а теперь еще и за хлеб вам платить? Чтоб вы жировали, пока мы с голоду пухнем? Как будто было лучше платить кому-то из соседней деревни, да еще и втридорога! Пьяницы заявили, что теперь городом управляют они, а мельница, вокзал, железная дорога, и наш дом отныне принадлежат народу, который их и построил.
