— Вот бабушка-то ваша какая... — начала она и опять чуть было не расплакалась, — дожила до чего...
Но и Поленька и матушка поспешили сейчас же ее успокоить.
Бабушка проговорила еще несколько фраз, сделала какое-то замечание вроде того, как мы за год выросли и проч., и когда запасы ее внимания к нам и ласковых слов иссякли, матушка сказала нам, чтобы мы пошли гулять с Анной Карловной в сад пока, до обеда, и чтобы далеко не уходили.
Обедать бабушка в зал не вышла, и мы в этот день обедали только с дедушкой и с Поленькой. Матушка, желая внести все-таки сколько-нибудь более веселого настроения и отвлечь и дедушку от его дум, усиленно старалась рассказывать про то, как мы ехали, какая жара в поле и т. п. Но, при всем старании ее, из этого все-таки ничего не выходило. Дедушка сидел молчаливый, время от времени вздыхал, а Поленька хоть и улыбалась сочувственно матушке, но это она делала только для виду, а ее эти рассказы нисколько не интересовали, как и никого они не могли интересовать. Вообще настроение было самое натянутое, и обед прошел до крайности скучно.
Мы так рады были, когда наконец все встали из-за стола и, поблагодарив за обед дедушку, который отправился к себе в кабинет, по обыкновению, отдохнуть после обеда, — вышли через гостиную на большой балкон, выходивший в сад.
Но мы все-таки еще не понимали, в чем тут дело, что такое случилось, почему совершенно, по-видимому, здоровая бабушка лежит у себя в спальне на кровати с заплаканными глазами, окруженная приближенными и достойными женщинами с лекарственными пузырьками, а дедушка ходит сконфуженный, совсем потерянный и просит матушку: «образумь хоть ты ее», — очевидно, бабушку.
Я никак не мог даже догадаться, несмотря на всю мою наблюдательность и, можно сказать, опытность в понимании по намекам, по полусловам, по сметке, одним словом; дети точно так же быстро развивались и тогда, но вот только в другом направлении...
И весь этот день и вечер я никак не мог узнать настоящей, действительной причины. Спрашивать об этом Анну Карловну, с которой мы ходили после обеда гулять, было совершенно бесполезно, она все равно бы не сказала, да она и сама знала разве только, в чем дело, а самых подробностей, всей сути-то не могла еще знать: ни с матушкой, ни с нянькой она не имела еще случая один на один говорить.
Так нас и уложили в этот вечер спать в совершенном неведении всего, что тут происходило в доме.
Но на другой день мы с сестрой узнали все...
