— Нет, почему же, в таких условиях мне хорошо и спокойно. Знаешь, что от тебя требуется. Я тоже во всем люблю точность и порядок.
— Но все-таки чего-то не хватает?
— Как тебе сказать! Не столько в отношении самой работы. Здесь так или иначе все идет по заведенному порядку. Но иногда мне приходится сбегать в другой отдел, передать какие-нибудь срочные бумаги, и тогда я замечаю, что у нас, действительно, чего-то не хватает. В других отделах, смотришь, такая теплая обстановка, дружеская, что ли, а у нас все так жестко, официально, всегда только речь о том, что правильно и что неправильно.
— А почему бы тебе не попытаться перейти в другой отдел?
— Я уже думала об этом. Только ничего не получилось. Что ни говори, легче продолжать делать то, к чему ты уже привык... Странно, ты заставляешь меня так много рассуждать и говорить. Обычно я о таких вещах как-то совсем не разговариваю, да и не размышляю даже. А тебе высказываю...
— Расскажи мне еще что-нибудь о Хенрикссоне. Какие у него взгляды? Ну, хотя бы о политике.
— Не имею представления. На такие темы он вообще никогда не говорит.
— А о чем же он говорит?
— Ну, хотя бы о том, что в бюро регистрации была допущена ошибка, одно письмо затерялось, это, дескать, непростительно. Или говорит об охоте; в свободное время он любит охотиться, обычно в свой выходной день он стреляет ворон, а осенью лосей. Говорит о патронах, или о повадках лосей, или о том, как важно уменьшить количество ворон в нашей стране, их развелось слишком много, и это опасно, или еще что-нибудь в таком духе...
— Но никогда о политике.
— Никогда.
— А о людях он что говорит? Какие люди ему нравятся и какие не нравятся?
— Я уже об этом говорила. Ему нравятся такие, у кого все всегда в полном порядке, у кого все ясно и четко, и наперед знаешь, что человек может. А не нравятся те, кто свою работу выполняет небрежно и допускает ошибки.
— Говорил он когда-нибудь, чем занимался в своей жизни раньше? Ну, скажем, лет тридцать назад, во время второй мировой войны?
— Нет, ни разу. Никогда мне не приходилось слышать, чтобы он вообще об этом говорил. Но я уверена, всю свою жизнь он был только бюрократом. Он самый типичный образец государственного чиновника в табели о рангах с разрядом заработной платы по шкале АЕ26:29.
— Прямо скажем, неважное это жалованье для государственного чиновника в его возрасте, не так ли? Почему он не продвинулся по службе? Неужели ему не хотелось сделать карьеру?
