О любви | страница 7



«Комс. правда»
Из тучки месяц вылез,
молоденький такой…
Маруська отравилась,
везут в прием-покой.
Понравился Маруське
один
          с недавних пор:
нафабренные усики,
расчесанный пробор.
Он был
               монтером Ваней,
но…
        в духе парижан,
себе
        присвоил званье:
«электротехник Жан».
Он говорил ей часто
одну и ту же речь:
– Ужасное мещанство —
невинность
                      зря
                             беречь. —
Сошлись и погуляли,
и хмурит
                 Жан
                          лицо, —
нашел он,
                   что
                          у Ляли
красивше бельецо.
Марусе разнесчастной
сказал, как джентльмен:
– Ужасное мещанство —
семейный
                   этот
                           плен. —
Он с ней
                расстался
                                   ровно
через пятнадцать дней,
за то,
          что лакированных
нет туфелек у ней.
На туфли
                   денег надо,
а денег
              нет и так…
Себе
         Маруся
                        яду
купила
              на пятак.
Короткой
                   жизни
                                точка.
– Смер-тель-ный
                                   я-яд
                                           испит…
В малиновом платочке
в гробу
             Маруся
                            спит.
Развылся ветер гадкий.
На вечер,
                  ветру в лад,
в ячейке
                  об упадке
поставили
                     доклад.

За женщиной

Раздвинув локтем тумана дрожжи,
цедил белила из черной фляжки
и, бросив в небо косые вожжи,
качался в тучах, седой и тяжкий.
В расплаве меди домов полуда,
дрожанья улиц едва хранимы,
дразнимы красным покровом блуда,
рогами в небо вонзались дымы.
Вулканы-бедра за льдами платий,
колосья грудей для жатвы спелы.
От тротуаров с ужимкой татьей
ревниво взвились тупые стрелы.
Вспугнув копытом молитвы высей,
арканом в небе поймали бога
и, ощипавши с улыбкой крысьей,
глумясь, тащили сквозь щель порога.
Восток заметил их в переулке,
гримасу неба отбросил выше
и, выдрав солнце из черной сумки,
ударил с злобой по ребрам крыши.

Послушайте!

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают —
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – кто-то хочет, чтобы они были?
Значит – кто-то называет эти плевочки
                                жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит —
чтоб обязательно была звезда! —
клянется —
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,