– Ой, какие вы странные, чужеземцы! – профыркала она сквозь смех.
– А что я странного сказал? – удивился Лева.
– Откуда же мне знать, где мой папа? – ответила девочка. – Мама говорит, я самого ат-Бхаалейна дочка, но она у меня хвастунья такая!.. Так что, наверное, кого-то из его родни. А то, может, и забрел какой пришлый эллисейн…
"Дикость какая!" – мелькнуло в голове у Левы Шойфета, смешанное с: "Право первой ночи, все как в учебнике…".
– Ну, откуда же мне знать… – виновато пробурчал он.
– Так откуда бы у нее дар взялся! – объяснил один из мальчишек. – Это же родовой талан Бхаалейнов… Здравый смысл опять отвесил Леве пинка.
– Так ты покажешь нам свой дар? – повторил он.
– Угу, – кивнула девочка охотно. – Вкусные у вас медовки.
– Хорошо, – проговорил Сергей Краснов по-эвейнски, одобрительно заглядывая с высоты за ворот рубахи одной из местных молодок, сравнивая со своей женой.
– Хорошо, – отозвался деревенский староста.
– Товарищ майор, – окликнул Краснова старлей, – к вам этот… товарищ
военный переводчик.
Гэбист оглянулся. Так вышло, что три БТРа перегородили площадь почти пополам, и деревенские оставались со своей стороны, а солдаты – со своей. Отчасти тут виноват был старлей, бдительно пресекавший попытки подчиненных, в особенности неугомонного Ползина, откликнуться на призывы местных девиц, напропалую стрелявших глазками. Мешал и языковой барьер – Шойфет куда-то смылся, и объясняться приходилось на пальцах. Впрочем, сгущенка пользовалась у местного населения таким успехом, что, окажись на месте Краснова какой-нибудь империалист, он за пару ящиков сгущенки или ножей купил бы все владение Бхаалейн. Как Манхэттен у индейцев.
Лева Шойфет стоял посреди дороги, по которой БТРы въехали в деревню, держа за руку девчонку лет восьми в чистенькой вышитой рубахе. За его спиной опасливо сгрудились трое мальчишек. Лицо переводчика было белее муки, под скулами шевелилось нечто, что на более суровом лице называлось бы желваками. Заметив, что Краснов обернулся к нему, Лева замахал руками, то подзывая майора к себе, то прижимая палец к губам, то показывая театрально, как вскрывает банку со сгущенкой и наворачивает ее, жмурясь и чавкая.
Краснов решительно спрыгнул с брони.
– Сержант, вскройте мне еще банку, – приказал он, не оборачиваясь.
Беловский пошипел сквозь зубы. Консервный нож, прихваченный из офицерской столовой, уже затупился, и теперь со сгущенкой куда ловчее управлялся местный бугай, вспарывавший банки, казалось, ногтем.
