— Спокойно, Эля, подожди, ты о ком?
— Папа, приезжай, я ведь уже забыла, как это в Польше делается, с кем нужно разговаривать. У Ханка нет никаких документов, он вылетел с аэродрома Темпельхоф, спортивного, в Берлине. От комбинезона мало что осталось, мне показали — одни закопченные лохмотья.
— Ханк — это твой парень?
— Это парень Мирелли. Но она не может к нему, потому что получила работу в банке. Да и что она бы тут… Я знаю польский…
— А тебе удалось отпроситься с работы?
— Я сейчас на пособии. И все равно собиралась в рейс с Огги.
— Ты не учишься? Огги? Что это?
— Это мой мэн. Приезжай, мне, наверно, понадобятся деньги. Я все тебе расскажу, приезжай. Больница Иоанна Божьего, я там, наверное, буду ночевать, в холле, потому что должна быть с Ханком. Запиши: Ханк Крубе, диктую по буквам; реанимация, заведующий отделением доктор Капота.
Было уже очень поздно, но он позвонил Гастону Хлебняку. В двух словах рассказал о несчастном парне какой-то Мирелли, который на своем дельталете врезался в высоковольтную линию где-то между Голиной и Слупцей. Сказал, что поедет в Познань первым же скоростным поездом, а из Дрогобыча должна приехать Вильма Макарич. Нужно, чтобы кто-то передал ей ключи от квартиры и немного развлек. Например, показал бы библиотеку аббатства. «Ты меня учил, папа, что, когда друзья в беде, надо быть рядом». Неужели он правда учил этому Элю? Когда у него были проблемы — друзья оказывались поблизости? Иногда. Сейчас, по счастью, есть Хлебняк.
Утром он приехал на вокзал, взял ключи.
А потом — кошмарные, мучительные три дня: больницы, учреждения, факсы в посольство Нидерландов, звонки в Гаагу, поиски потерянных родственников семейства Рогатко, потому что дети тети Фемы из Пшеворска окончили медицинский в Познани и могли иметь выход на завотделением. Вертолет доставил рыжего Ханка в ожоговое отделение в Семяновице-Слёнске. Местные врачи говорили: и не таких на ноги ставим. В больничной аптеке встретил своего наставника из «Солидарности», из региональной ревизионной комиссии, пошли с ним и Элей обедать — хоть какая-то передышка в ссорах с дочерью. Вся пенсия улетучилась. Он чувствовал, что Эля — комок нервов, она ведь рассчитывала, что совместное путешествие с этим самым Огги станет переломом в их неопределенных отношениях. Только на обратном пути он кое-что узнал о мужике, которого она назвала «мой мэн». Садовник, владелец небольшого древесного питомника в Корнуолле, три раза она приезжала к нему на подработку в каникулы, прежде чем они поняли, что неравнодушны друг к другу. Рождество он провел у матери под Роттердамом, а сейчас они собирались в плаванье. К Скалам святого Павла, что-то в этом роде. Звонил с Атлантики — это нормально. Не мог понять, что Эля не поплыла с ним, поскольку помогает парню своей подруги, вот что обидно. Ему и в голову не пришло, этому корнуолльскому кретину, что он сам должен наплевать на оплаченное путешествие и быть здесь. Слов нет. А на фотографии выглядел прилично и казался добряком. Эля временами думала, что сможет привезти садовника в Польшу, и здесь все удастся совместить: ее отель и его магнолии, гинкго и ложноплатановые клены. И зря так думала — это было бы слишком хорошо.
