Только разговорились, только успели выпить в молчании за солдатскую смерть Цирила, а Вильме уже пришла пора возвращаться в гостиницу — самолет во Львов был чуть свет. Она обещала, что задержится на обратном пути, уже не в гостинице. В самолете она думала об Адриане и его судьбе, о том, что он желал здоровья человеку, который отнял у него жену и детей, поскольку вбил себе в голову, будто это справедливо. Внешне он не сильно изменился — немного располнел, но она не помнила, чтобы тогда, в Шибенике, в нем чувствовалась такая сила и какая-то внутренняя тишина. Сейчас он — единоличный правитель в том маленьком мирке, где затворился.
Вильма появилась, когда стала ему нужна. Дело было не только в пустоте, в безлюдных днях. Прибавился страх. Он знал, что после истории с Модестом наркодельцы не оставят его в покое. Они искали химика, а он отказал. Что еще хуже, запомнил лицо посланца. Нельзя же все время прикидываться слабоумным дегенератом, нельзя ждать наступления темноты, чтобы выйти в магазин. Необходимо убраться с Влостовицкой как можно дальше, раствориться в загородной анонимности. Вильма оказалась ангелом-спасителем, от нее исходила энергия, вселяющая надежду. Крупная, сильная балканская женщина с далматским вкусом к жизни, с чувством юмора.
Он вынашивал план переезда в свой Изумрудный город, а то и дальше — в Амбер, когда объявился Гастон Хлебняк, продавец шашек и ринграфов. Пришел в один прекрасный день с кофе и пончиками. Они славно побеседовали и условились завтра же вместе пообедать. Адриан знал, что если хоть раз упомянуть Элю, то потом будут говорить только о ней, а это слишком тяжело. Она признала его отцом, согласилась взять его фамилию — дав тем самым негласное обещание — и тем не менее уехала. Обещание было нарушено, но говорить об этом нехорошо. И они не говорили о дочери, Хлебняк немного посплетничал о своих клиентах, легковерных снобах, о посредниках — тертых калачах и пройдохах, и о самых важных — знатоках с охотничьим инстинктом и святой верой в счастливый случай. Потом Адриан принялся вспоминать проданную коллекцию, поразил гостя фотографической памятью, зашифрованным в голове каталогом. Про Элю не говорили, она сама о себе напомнила. Торговец оружием вышел около полуночи, Эля позвонила из аэропорта в Познани в пятнадцать минут первого.
Сперва ему показалось, что она пьяна — такой торопливой, путаной была ее речь, прерываемая рыданиями. «Папа, у него не было шансов выжить… водитель фуры, который там проезжал, говорил, что полыхнуло в одну секунду, как будто цистерна взорвалась, цистерна с бензином взлетела на воздух. Его спасают, вытащили из клинической смерти, он на искусственном дыхании».
