«Днем проще: пальнул из арбалета минов за сто, и никакого запаха. А подпусти прыгучего магри поближе, и тут уже не стрелять впору, а заткнуть нос и бежать куда подальше. Если магри, то скоро я это почувствую», — решил Дэн.
Он успокоился. Подумал, что хорошо было бы крикнуть в серебристую мглу:
— Эй, кого там хриссы носят?!
Но не крикнул. Нельзя. Спугнешь магрута. Уйдет он в город, а там… Хорошо, если напорется на стражу. А если нет?
Ожидание действовало на нервы. Ярко освещенный пламенем факела, Дэн был неплохой приманкой для существа, которому ничего не стоило одним прыжком добраться до площадки, где стоял унрит. Но магри почему-то не прыгал. Вместо этого он протопал до самой башни и стал неторопливо подниматься по скрипучей лестнице. Дэн взглянул вниз. В отблесках пламени маячила неясная тень. «Пускай поднимется выше», — подумал он, не понимая, почему ночной гость отличается полным отсутствием запаха, свойственного его мерзкому роду. К тому же на ногах магри, как определил на слух Дэн, были самые что ни на есть унритские кожаные сапоги, а во фляге на поясе отчетливо плескалась вода. Дэн вдруг почувствовал, что ему хочется пить. Он облизнул пересохшие губы и чуть не рассмеялся: ну конечно же — Малыш Бигги!
— Биг? — осторожно окликнул Дэн.
— А кто же по-твоему? — сказал, неторопливо поднимаясь по лестнице, тот, кого звали Бигги. — С таким зрением нельзя быть унритом. Странно, как это ты до сих пор жив.
— А ну тебя!.. — Один только Бигги знал про его недостаток. Потому и приходил иногда на башню, принося Дэну бесценный дар — свои глаза. «Мог бы и догадаться», — с досадой подумал унрит.
— Не сомневаюсь, что ты принял меня за магрута, — в голосе Бигги слышалось сочувствие. — Хорошо еще, не снес мне голову. — Он стоял на площадке и с любопытством разглядывал мрачную физиономию стража.
2
Море шумно вздыхало. Огромные соленые языки вылизывали гавань, пенные гребешки волн тянулись к небу, норовя причесать всклокоченную ветром облачную гриву. Немало уже унритских лодчонок лежало на берегу. Иные болтались в сумасшедшем танце, то взлетая к самой Моне, то проваливаясь в бездну, сиротливо протягивая небу мачты. Казалось, сама Серебристая повелевает этой бешеной пляской. Чем стремительнее становилось мелькание Моны в разрывах туч, тем яростнее метался огонь на сторожевых башнях, тем громче ревел ветер. Тем длиннее становились болтливые языки.
«Хорошая ночь для магрутов», — сказали бы молодые.
