Он поприветствовал Дрему, раскрыв объятия:
— Дораби! Наконец-то! — Он упорно называл ее Дораби, потому что впервые узнал ее под этим именем. — Пока ты здесь, ты обязана увидеть главную библиотеку! Та жалкая кучка книг, которая была у нас в Таглиосе, ей и в подметки не годится. — Он обозрел нас, и радость его покинула. Дрема привела с собой грубых парней. Из тех, которые, как он считал, способны бросить книгу в костер в холодную ночь. Парней вроде меня, со шрамами, без нескольких пальцев или зубов и с кожей того цвета, какой в Стране Неизвестных Теней не видели никогда.
— Я приехала сюда не отдыхать, Сри, — ответила Дрема. — Так или иначе, но я должна получить информацию о вратах. Новости, которые я получаю с другой их стороны, не радуют. И я обязана вернуть Отряд и начать действовать, пока не стало слишком поздно.
Сантараксита кивнул, огляделся — не подслушивает ли кто? — подмигнул и снова кивнул.
Лозан Лебедь задрал голову и спросил меня:
— Как думаешь, хватит у тебя сил забраться на самый верх?
— Запросто, только дай мне пару дней.
Кстати, я сейчас даже в лучшей форме, чем был в ту роковую ночь. Я сбросил немало лишнего веса и накачал мускулы.
Но все еще легко задыхаюсь.
— Лежи и отдыхай сколько угодно, старина, — сказал Лебедь. Он спешился и передал поводья одному из мальчиков, что уже выбежали нас встречать. Всем им было от восьми до двенадцати лет, и все упорно молчали, словно нм вырезали голосовые связки. Все ходили в одинаковых светло-коричневых одеяниях. Этих мальчиков еще младенцами отдавали в монастырь родители, неспособные прокормить их сами. А встретившие нас мальчики уже миновали какую-то веху на своем пути к монашеству. И вряд ли мы сможем увидеть здесь кого-то моложе их.
Лебедь подобрал камень размером с небольшое яблоко.
— Я его брошу с вершины, когда поднимемся. Хочу посмотреть, как он станет падать.
Где-то в глубине души Лебедь так и остался мальчишкой. Он до сих пор мечет по воде камешки, оказавшись на берегу реки или пруда. И даже пытался обучить меня этой премудрости по дороге в Хань-Фи. Но форма моих рук и пальцев уже не та, чтобы из меня вышел ловкий метатель камешков. Теперь им уже многое не под силу. Даже держать перо уже трудновато.
Мне не хватает Одноглазого.
— Смотри только не звездани какому-нибудь генералу камушком промеж глаз. Многие и так нас не очень-то любят. — Они нас боятся. И не могут отыскать способ, как нами манипулировать. Они снабжают нас провизией и позволяют набирать рекрутов в надежде, что мы когда-нибудь уйдем. Оставив им Длиннотень. А мы им не сообщаем, что могли бы обойтись и без местного финансирования, чтобы обеспечить нашу военную кампанию за пределами равнины. За четыреста лет для нас стала естественной мысль: все, кто общается с нами, должны немного нервничать. И не надо говорить им то, чего им знать не следует.
