— Андрей Ренатович… — опасливо сказала Клавдия Максимовна. — Ну право же…
— Странно, что вы претендуете на роль защитника именно русской речи, — не сдержала досаду «младшая» завуч.
— Елена Викторовна! — тормознул ее директор. — Вы перегибаете палку!
— А что я сказала, Лев Сергеевич?
Брагич поправил на утином носу очки, сделал вдох и разъяснил:
— Вы, любезная Елена Викторовна, уже не первый раз деликатно намекаете, что человеку с моей фамилией не следует рассуждать о любви к русскому языку. Во мне в самом деле коктейль из башкирской, еврейской, татарской, литовской и цыганской крови. Русской — четвертушка, не больше. Ну так что? Пушкин был на четверть арап, Лермонтов — потомок шведских дворян. Фонвизин — немец, Паустовский — украинец, поляк и турок по линии своих дедов и бабок… Следует ли им отказать в праве числиться в списках великой русской литературы?
— Но вы не Пушкин! — выпалила Елена Викторовна. — И даже не этот… не Паустовский…
— Единственное ваше суждение, с которым я не стану спорить, — учтиво склонил голову Брагич.
— Товарищи… коллеги, прошу вас!.. — заспешила Клавдия Максимовна. — У педсовета еще много вопросов… А вы, Андрей Ренатович, все-таки поговорите с классом. Боюсь, что в этой истории не обошлось без участия пятого «А».
Брагич опять наклонил голову:
— Непременно поговорю…
И он поговорил. Вернее, даже наорал на своих питомцев:
— Бестолочи! Безголовые авантюристы! Как вы могли позволить себе такое?! Стыд!
— А кто докажет, что это мы? — заявил Стасик Ерёмин.
— Может, и вовсе не мы, — поддержал его Васёк Тимошин.
— Андрей Ренатович, там все правильно написано, — подала голос с задней парты староста класса и отличница Зиночка Горохова.
— Правильно?! — взревел Брагич. — Там написано «жрёти» вместо «жрёте» и «воруйте» вместо «воруете»! И перед союзом «а» нет запятой!.. Ну, пусть я получу выговор за ваши фокусы. Но кто простит мне эту вашу безграмотность?!
— Андрей Ренатович, мы торопились…
— Мы исправим… — раздались покаянные голоса.
— Я вот вам исправлю! Если кто-то еще сунется в городской сад, голову отвинчу! И «кол» за поведение до конца года!..
Исправлять ничего не пришлось. Забор спешно побелили. Буквы, правда, проступали сквозь известку, но неразборчиво. И на ошибки никто не обратил внимания…
Это было в конце сентября. Потом — осенью и зимой — не раз проходили собрания и концерты, чтобы помочь Феде Огонькову. И похоже, что помогли.
Элька однажды доверительно сказал Даньке:
