Игорь и Мир помолчали, давая понять, что не возражают.
— А мне хотелось, чтобы вы просто посмотрели друг на друга… Или… даже смотреть не хотите?
Они посмотрели. И даже слегка улыбнулись. Но Мира вдруг толкнуло другое опасение. Совсем другая тревога.
— Андрей Ренатыч! Вы, когда пойдете в комитет, уточните там, пожалуйста, насчет концерта «Апрельский звон». Сперва говорили, что разрешат, а потом замолчали! А для Огонька-то деньги еще не собраны!
Брагич, глядя в стол, постучал по нему пальцами. Сказал непонятно:
— Не нужны уже Огоньку деньги.
Всё ухнуло внутри у Мира.
— Почему… не нужны?
— Не нужны потому, что собрали достаточно. Я вчера говорил с его мамой… Теперь ждут операцию. И надеются…
— Уф!.. — сказал Мир, чувствуя, что майка прилипла к спине.
— Ты чего испугался? — усмехнулся Брагич. — Все идет как надо…
— А тогда… почему вы таким похоронным тоном?
Брагич усмехнулся опять:
— Чтобы не сглазить… Опасно радоваться раньше времени.
«Но и горевать сверх меры опасно, — подумалось Миру. А внутри нарастало пушистое тепло. — Значит, с Огоньком — не безнадежно…»
— Ладно, отбой, — закончил Брагич. — Звонок уже, сейчас сюда ворвется жизнерадостная толпа. А вы ступайте, друзья. Можете побеседовать по дороге, если у вас есть что сказать друг другу.
Они пошли по коридору, который стремительно пустел. Смотрели себе под ноги. Надо было обменяться хотя бы парой слов. Игорь хмыкнул и спросил:
— У нас есть что сказать друг другу?
— Н-не знаю. Разве что «спасибо»…
— За что спасибо-то? Все равно «Диану» я тебе не вернул…
— Не в «Диане» дело. Просто легче на душе, когда есть на свете честные люди… А то ведь я про тебя что думал…
— Заевшийся сынок богатенькой мамы?
Мир промолчал. Потом спросил:
— Дома, наверно, был скандал?
— Был, — охотно сказал Игорь. — Даже по морде досталось. Но у меня есть плацдарм для отступления. Мать с отцом живут порознь. Когда накаляется политическая обстановка — я к отцу…
И вдруг он спросил:
— А Огонек… это тот пацан, который в клинике? На операции?
— Тот…
— Значит, есть надежда?
— Значит, есть. — И Мир суеверно сцепил пальцы.
Они спустились в вестибюль. Мир взял в гардеробе куртку.
— У вас вроде бы еще урок, — тормознула его техничка тетя Глаша, в чьи обязанности входило «бдить и не пущать».
— Глафира Федоровна, не выдавайте меня…
— Ох, Мирослав… — растаяла та, потому что любила, когда ее величают по имени-отчеству, как учительницу.
На улице Игорь сказал:
— Ты только не думай, что я пошел на какую-то жертву. Меня все эти рангоуты и такелажи не привлекают ни капельки. И драить палубу я не стремлюсь…
