Даис Сирии Андроник, неожиданно объявившийся в Халебе, безоговорочно осудил Саббаха за лень, пьянство и бездеятельность. По его мнению, почтенный возраст никак не может оправдать глупость и нерасторопность рафика ассасинов, у которого под рукой было достаточно сил и средств, чтобы занять достойное место при особе нового эмира. Почтенный Андроник даже намекнул расстроенному Саббаху на возможность досрочного ухода в мир иной по воле кади Бузург-Умида, не склонного прощать свои подчиненным даже малейшей оплошки.
– Я привез эмиру Балаку голову короля Болдуина, – заявил даис Сирии. – И что мне прикажешь теперь с ней делать?
– Неужели голову? – ахнул Саббах, с испугом глядя на гостя.
– Пьянство все-таки отразилось на твоих умственных способностях, дорогой друг, – печально вздохнул Андроник. – Честь отрубить голову христианскому государю я предоставляю истинному Сельджукиду, герою мусульманского мира, любимцу Аллаха, почтенному Балаку.
– Понял, – сообразил, наконец, Саббах. – Но с этим предложением тебе лучше обратиться к нашему другу аль-Кашабу.
– Спасибо за мудрый совет, бек, – криво усмехнулся Андроник. – Сам бы я никогда не догадался о столь простом разрешении все своих проблем.
Не успел почтенный бек проводить одного гостя, как на его голову свалилась новая напасть в лице благородного Томаса де Марля шателена ордена Храма, переодетого скромным торговцем, но отнюдь не утратившего спеси благородного шевалье. К счастью, у него хватило ума не демонстрировать эту спесь на улицах Халеба. Однако в доме Саббаха он решил не стеснять себя в выражении чувств и уже с порога дал понять хозяину, что грозный сенешаль Ролан де Бове недоволен каирским беком, проморгавшим заговор у себя под боком, что привело к потери славного города Халеба, перешедшего под власть Балака.
– А что же я, по-твоему, должен был сделать? – всплеснул руками Саббах. – Поднять мятеж против эмира? Он бы раздавил меня как клопа.
– Если ты, бек, полагаешь, что у благородного Ролана рука легче, то напрасно.
Саббаху ничего другого не оставалось, как проклясть тот день, когда он связался с ассасинами вообще и с даисом Палестины в частности. Почтенный Уруслан, похоже, сам путался, какому богу он служит, и вводил в смущение окружающих его людей. А в довершение всех бед Саббаху приходилось все время маневрировать между двумя даисами, не ладившими между собой, когда дело касалось ордена асассинов, но удивительно солидарных в наказании нерадивых. Огорченный Саббах не сразу заметил, что благородный Томас явился к нему в дом не один, а со спутницей, закутанной по самые глаза в каирские шелка. Поначалу он принял женщину за мусульманку, но очень быстро осознал свою ошибку. Вряд ли эту красавицу можно было назвать юной, но обольстительной она была, это точно. Даже почтенный Саббах, давно уже потерявший интерес к женщинам, почувствовал, что кровь сильнее заструилась по его жилам от взгляда больших зеленых глаз.
