– Не понял, – задумчиво произнес Алдар. – Наш друг шевалье поменял предпочтения?
– Это виконтесса, – засмеялся Венцелин. – Чего не сделаешь ради милого дружка.
– Мне показалось, что шевалье де Лузарш знаком не только с рыцарем фон Зальцем, но с мэтром Жоффруа, – сказал Алдар, скосив глаза на Венцелина.
– Очень может быть, – согласился с печенегом Гаст. – Но мы пока не будем мешать благородному Глебу в его любовных утехах.
Крестоносное ополчение переправилось через Босфор в начале мая, не встретив поначалу ни малейшего сопротивления на землях Румийского султаната. Создавалось впечатление, что Кылыч-Арслан, разгромивший усилиями бека Ильхана ополчение Петра Отшельника, решил, что хвастливые франки не рискнут сунуться в его владения. Тем более что у султана был давний и, как ему казалось, самый страшный враг, эмир Гази Даншименд. Вот уже несколько месяцев Кылыч-Арслан осаждал Мелитену и очень надеялся, что этот давно перезревший плод вот-вот упадет к его ногам. Султан был настолько уверен в непобедимости своих сельджуков, что даже не позаботился о столице, позволив крестоносцам взять ее в кольцо.
Город Никея раскинулся на берегу одного из самых красивых озер Вифании. Высота никейских стен достигала девяти метров, ширина – от четырех до шести. Каменные башни возвышались над стеной через каждые пятьдесят шагов. Город был настолько велик, что крестоносное ополчение не смогло охватить его полностью. Особенно беспокоила предводителей южная часть стены, доставшаяся графу Тулузскому. Благородный Раймунд хоть и имел под своим началом большую армию, все-таки не сумел перекрыть сразу все выходы из города. Тулузцы еще только занимали свои позиции, когда из Никеи вылетели на рысях около тысячи сельджуков и атаковали растерявшихся крестоносцев. Пехотинцы, выстроившиеся в каре, пытались сдержать натиск конницы, им на помощь уже спешили рыцари. Граф Тулузский, которого чаще именовали Сен-Жиллем, по названию замка, которым он владел, считал себя опытным полководцем и нисколько не сомневался, что сумеет отразить вылазку турецкого гарнизона. Благородному Раймунду давно уже перевалило за пятьдесят, он первым поддержал благочестивое начинание папы Урбана, и был совершенно уверен, что крестоносцы именно его выберут главой похода. Увы, своенравные бароны рассудили по иному, и на своем последнем перед началом переправы через Босфор сходе отдали свои голоса за Готфрида Бульонского, чьи полководческие дарования вызывали большие сомнения не только у графа Сен-Жилля. Обиженный на весь белый свет благородный Раймунд поклялся в одиночку взять Никею, что с его стороны было весьма опрометчивым решением. Многие бароны и рыцари из его окружения полагали, что столица Румийского султаната если и падет, то только благодаря объединенным усилиям крестоносцев и византийцев. Ближайшие к Сен-Жиллю рыцари, такие как Гуго де Пейн и Годфруа де Сент-Омер, настоятельно советовали графу послать гонцов за помощью, если не к Готфриду Бульонскому, то хотя бы к Гуго Вермондуа, чьи рыцари располагались в миле от лагеря провансальцев. Однако благородный Раймунд только рукой махнул в их сторону. И, надо признать, у графа для подобного поведения были очень серьезные основания. Его рыцари, выстроившиеся, наконец, в ряд, слаженно и мощно атаковали сельджуков, замешкавшихся на виду у пешей фаланги. Удар крестоносной кавалерии был настолько сокрушительным, что турки почти сразу обратились в бегство.
