Насытившись песнями, они остановились и, не присаживаясь, запили их ореховой водкой из маленьких бочонков, обитых по кругу медью, отрезали себе по горбушке хлеба и пошли дальше, с невинным удивлением разглядывая встречавшиеся им на пути то почерневший щипец крыши какой-нибудь фермы, то пробитую картечью «бордерию», как назывались здесь фермы. Ухо служило им патрулем, а их полузакрытый глаз был самым бдительным часовым.
Когда вдали показалась Луара, они разбили лагерь.
План был прост: направляться к Нанту концентрическим маневром, чтобы атаковать одновременно в нескольких местах. На севере Боншан выдвигался на дорогу, ведущую из Ренна в Ванн, Катлино должен был поддержать его уже у Ваннской заставы, то есть под самыми стенами Нанта, Лиро де Пателльер предполагал атаковать на востоке, у Креста Морисо. Шаретт брал на себя юг, защищаемый национальной гвардией. Правый, северный, берег Луары принадлежал «синим», левый — «белым»; мост Руссо, ведущий с одного берега на другой, был нейтральной территорией, которой «белые» собирались завладеть, так как мост обеспечивал им контроль над подходами к Нанту, ну а «синие», как можно было предположить, собирались изо всех сил мешать им сделать это: логика подсказывала, что брать мост Руссо предстояло Шаретту. При поддержке своей артиллерии, стоящей на высотах Резе, — увы, слишком слабой, — он, в соответствии с планом, должен был устремиться к мосту, как только услышит грохот пушки Боншана на севере.
На заре 29 июня люди, стоя на коленях, слушали мессу; священник благословил их и дал им отпущение грехов. Вслед за тем армия разбилась на колонны, Тенсе со своей ротой встал на высоте Шантенэ — напротив места слияния рек. Затем он вышел на дорогу, которая вела в Трантему. Впереди пять мостов связывали между собой острова, расположенные в руслах рек — Севра и Эндра. Открывавшийся его глазам пейзаж всплывал из глубин памяти.
Около семи часов утра республиканцы, хорошо укрепившись, с целью защиты моста Руссо начали спускать в Луару баржи с вооруженными людьми и канонерки. Завязалась вялая перестрелка. Потом она усилилась, втянув оба берега в беспрерывный ружейный диалог. Звуки выстрелов вначале вибрировали, как перебираемые пальцами натянутые струны, а затем, поддержанные артиллерией, слились в оглушающий грохот, как бы производимый по-детски жестоким и слепым гигантом. От падающих ядер по воде расходились большие круги и оставались дыры в прибрежном песке.
