.
Назад уплывали французские дюны и белые полосы солончаков, похожие на слизь, выпускаемую улитками. И вот Левис уже над ухоженными английскими берегами (нет, Англию не назовешь плоской, просто грудь ее не очень высока), располагающими к удовольствиям. С высоты птичьего полета Франция словно сшита из лоскутков; взгляду открываются причудливые геометрические конструкции: аккуратные поля, разрезанные на полосы, вытянутые то в одну, то в другую сторону в зависимости от границ частных владений; прямые, словно прорезанные ножом, дороги, которые пересекают деревни и ложатся вокруг них рисунком строгих линий с мотивами цветочных орнаментов. По английскому пейзажу дороги бегут не столь разумно, не столь продуманно, но они чаще уводят в полумрак, навевая лирическое настроение. Приближался вечер. Стелился голубоватый туман, над ним курчавились только кроны деревьев и торчали островерхие крыши голубятен. Наконец показались окрестности Лондона, толпа текла по ним, разбегаясь шариками, как разные насекомые по поверхности водоема, засветились только что включенные фары трамваев, огненные буквы вывески «Скотобойня». Внизу было, пожалуй, темнее, чем здесь, в небе. Почему же говорят: ночь опускается? Она поднимается. Наконец моторы сменили мелодию, в иллюминатор был виден то левый, то правый винт, у пассажиров заложило уши, приблизилось поле травы, которая полегла под мощной струей воздуха. Аэропорт Кройдон.
Аэродром Бурже был уже далеко, хотя покинули его всего два часа назад; позади остались бойни, дорога, пересекающая Фландрию, вдоль которой забивают свиней и запасаются бензином у автоколонок, и дорога, бегущая по каменистому пространству к аэродрому, где в своих железобетонных конюшнях спят гигантские самолеты, под которыми скопились лужицы зеленоватого машинного масла. Остались далеко позади рекламные щиты, на которых хорошенькие девушки-служащие, неправдоподобно изящные, выходят из своих парижских бюро. Здесь сразу попадаешь в объятия англиканской церкви. Воскресенье. Время вечерни. Читается пятая глава Евангелия от Матфея. К вновь прибывшему страна поворачивалась не черным лицом вокзала, а чистыми щеками загородных газонов. Мгновенный спуск в самый центр английского дома. К ужину в клубы пускают только в костюмах. Воскресный отдых, нижние этажи домов закрыты, все служащие в церкви; солдаты Армии Спасения поют в юго-восточном туннеле, где сильно накурено; выходцы из Израиля, не признающие цилиндров, возвращаются в свой квартал с симфонического концерта; игровые площадки совершенно пустынны, будто проклятые; над трубами не видно дыма: семьи в этот день предпочитают холодный ужин. Двери открыты только у пожарных ангаров и у баров, откуда тянет запахом кожи и солода.
