Кто всех подкупил? Левис потребовал, чтобы ему приготовили информацию. Провели весьма полезную проверку. Сначала открылась неблаговидная роль фирмы из Палермо. Затем оказалось, что фирма получила указания от консорциума итало-мальтийских банков, который, в свою очередь, выполнял приказы, поступающие из Триеста, с улицы Петрарки, дом 8, иначе говоря, приказы банка «Апостолатос»…
VII
Случилось так, что некоторое время назад Левис был приглашен на ужин знаменитым поставщиком шампанских вин, который, несмотря на свой преклонный возраст и слишком заметное положение, все еще содержал подружек для плотских утех.
Пройдя улицами Марсова поля, словно проложенными в куске масла, Левис вошел в небольшую виллу в тот час, когда слуги больше не встречают гостей, вошел через дверь, оставленную открытой, — входи кто хочешь. Как и салон мадам Маниак, этот дом не отличался особой элегантностью, но в нем было много забавного: хорошенькие женщины и выдержанное шампанское (розовое, 1911 года, с малиновым привкусом); ради гостей хозяин не скупился — у каждого прибора лежал подарок. Амфитрион отмечал в этот день тридцатую годовщину начала тайной болезни, не мешавшей ему, однако, вести бурную жизнь. Он пригласил на празднество, о котором долго говорил весь Париж, врачей, лечивших его в течение тридцати лет, и даже даму, которую он нашел в Лавале, где она держала лавочку с церковными аксессуарами и почти не доставляла ему хлопот. Она сидела на противоположном конце стола в платье из алансонских кружев и в шляпе с лентами.
Левис устроился за желтым столиком (каждый стол носил название в соответствии со своим цветом) рядом с Гектором Лазаридесом, который обсасывал омара, приготовленного по-американски, склонив голову в шапочке со спускающимся на нос щитком, отчего был похож на греков эпохи Перикла из учебника истории Дюрю. Лазаридес был пожилым греком-сибаритом, типичным персонажем греческой комедии, как бы сохранившимся за двадцать веков почти неизменным; он жил на верхнем этаже виллы на улице Риволи, напротив Тюильри. Очень веселый, этакий престарелый сентиментальный корсар без определенных занятий, выводящий в свет жен своих друзей, валяющийся целыми днями на диване, если некого было побеждать, «между двух простушек», как он говорил, или, иначе, «в межсезонье»; если же он отправлялся в гости за город — к несчастью для хозяина, его пригласившего, — то оставался там надолго (князь де Вальдек, например, чтобы заставить Лазаридеса по истечении двух лет уехать, вынужден был разобрать пристройку, где тот ночевал). Он мог обратиться с просьбой подыскать ему какую-нибудь работу. Но нередко, когда ему предлагали таковую, отвечал гордо: «Столько-то я могу получить, попросив в долг». Обнищавший, состарившийся сноб, Лазаридес отбросил свой скептицизм, характерный для всей его жизни, только тогда, когда низложили короля Греции Константина, которого он рьяно поддерживал. Это не принесло ему успеха, франкофобия не помогла ему упрочить свое положение в свете, как это обычно происходит в Париже; напротив, случаю было угодно, чтобы на него за это рассердились, и теперь ему приходилось довольно часто проводить ночи в обществе коммерсантов, как сегодня.
