А там жди полночи… Расцветет цветочек —
Вмиг стряхни его ты с ветки на платочек,
Завяжи получше. Если не сплошаешь,
Быть тебе богатым — где тот клад, узнаешь.
Только слушай, парень, чтоб ты не крестился
И назад ни разу не оборотился!»
Вот мужик дождался кануна Купалы,
В лес с утра забрался — зорька чуть блистала.
Выспался он за день, вечером умылся…
Расстелил тряпицу, да и ждет полночи,
Уперев столбами в папоротник очи…
Вдруг мышей летучих замелькала стая,
Кружатся, крылами чуть не задевая;
Зашипели гады, совы закричали,
Волки заунывный вой в лесу подняли.
Темный лес трясется, и мужик наш тоже.
Но осилил страх он, понемногу ожил.
Сделалось всё тихо — на кладбище вроде.
Вновь очей завистник со стебля не сводит.
Ветерок гуляет, листья овевая.
Вдруг встряхнулась ветка, словно как живая,
В тот же миг во мраке распустился цветик,
Засиял, играя, будто солнце светит.
Тут мужик скорее завернул в тряпицу
Цветик тот и к дому полетел, как птица.
Уж ему отныне всё известно было,
Что от глаз таила нечистая сила:
Речь зверей, откуда влага в реках льется,
Что на белом свете из чего берется,
Быть ли ветру, месяц скоро ль народится,
Кто кого где встретит, с кем что совершится;
Мог оборотить он себя и любого
Хоть во что захочет, лишь бы не в святого;
Надоить из дуба молока кадушку,
Воду сделать водкой, а валун — подушкой.
Пожелает — дохнет скот от злого ока,
Знал, где скрыты клады, как бы ни глубоко.
Мог лечить безумных, кровь унять с полслова,
Боль снимать зубную и чужие ковы,
И умел колосья закрутить жгутами
Иль развить, коль порча наслана врагами.
Стал такой премудрый — свет аж удивлялся:
Где это завистник разуму набрался?
Одного не знал он, сидя у окошка, —
Как вот заработать хлеба хоть немножко.
Взял мужик под мышку топор и лопату,
В лес идет без страха клад отрыть богатый.
Вот забрался в чащу, где огонь являлся,
Ковырнул лопатой — холм вдруг зашатался,
И, как грудь живая, земля застонала
Жалостливо, тяжко, будто умирала.
А медведи, волки, кошки и собаки,
Жабы и гадюки, зверь без счету всякий —
Разом закричали, а за ними пташки,—
У него по коже аж пошли мурашки,
Пот ручьем полился, волос встал щетиной,
А он знай копает, весь измазан глиной.
Малость приутихло; после — снова крики,
Сабли зазвенели, забряцали пики,
Слышны барабаны, и кричат солдаты:
«Лови, руби ноги! Чтоб не шел до хаты!»
А мужик копает, будто глух он сроду.
Тут карета мчится — чуть не сшибла с ходу.
А за ней другие с гиком налетают,
Кучера́ кнутами щелкают, пугают.
А он всё копает, словно как нанялся.
