«Панок дорогой, не суди меня строго,
Дай пороху старому Гришке немного!..
Беда налетела на нашу сторонку,
И нашего лучшего жеребенка
Медведь-стерва… волки б скорей его съели!..
В лесу задушил да кинул возле ели!..
Ах, боже! Вот конь был бы через два года,
А что же теперь? — только горе-невзгода!
Дай пороху».
Так, чуть живой, нездоровый,
Просил пана старый охотник дворовый.
«Зачем?»
— «Чтоб от вора не осталось и духа,
Его угощу я из ружья да в ухо!»
— «Что ты, Гришка, с ума сошел?»
— «Нет, слава богу!»
— «Как же на медведя ты?.. Еле тянешь ногу,
Словно в лихорадке, дрожат твои руки».
— «И сам я не знаю… Если ж плачут внуки,
Если криком, шумом полна наша хата…
Где еще такие найдутся жеребята?
Широкий и рослый и с крепкою шеей,
Такой нам в хозяйстве всего бы нужнее!
Не прощу!.. И гаду повытяну жилы!
Чтоб не знал я покоя и во тьме могилы,
Коль не накажу я это семя вражье!!
Или он сдерет мне шкуру, иль сам, шельма, ляжет!»
— «Ведь с ружьем давно уж не имел ты дела?»
— «Лет пятнадцать, как старость мою душу съела!»
