1928 год. Апрель. Неуверенная серая московская весна. Незаметно даже, набухли
ли на деревьях почки или нет. И вдруг Михаилу Афанасьевичу загорелось ехать на юг,
сначала в Тифлис, а потом через Батум на Зеленый Мыс. Мы выехали 21 апреля днем в
международном вагоне, где, по словам Маки, он особенно хорошо отдыхает.
Промелькнули подмосковные леса, пронеслись унылые средне-русские равнины.
Становилось теплее. Наш вагон почти пустой: еще не сезон. С нами едет поэт Николай
Асеев. Одно купе занимает артистка Камерного театра Назарова, бело-розовая женщина-
дитя и с ней военный. Он в галифе, в сапогах, но в пижаме, из-под которой неуклюже и
некрасиво торчит наган. Обычно пассажиры знакомятся быстро, от нечего делать
беседуют долго и иногда интересно, но у нас все молчат. Асеев издали раскланялся с
Булгаковым. За трое суток с „хвостиком" он перекинулся со мной всего несколькими
фразами...
Какой сладостный переход от заснеженных полей к солнцу, зеленой траве и
тюльпанам! Уж не знаю, по какой причине мы остановились прямо в поле... Все высыпали
из вагонов, боязливо оглядываясь на поезд: не подведет ли. Захмелевшие от весеннего
воздуха, возвращались мы по своим местам.
75
24 апреля — Тифлис. На вокзале нас встретила знакомая М.А. еще по
Владикавказу — Ольга Казимировна Туркул, небольшая, русая, скромная женщина. Она
предоставила нам ночлег на первую ночь. На другой день мы уже перебрались в
гостиницу „Ориант" на проспект Руставели. Поздним вечером город очень красив и
загадочен. Слегка вырисовываются темные силуэты гор, и какими-то особенными кажутся
огоньки фонарей — блестки на черном бархате.
39
Тепло. Спим с открытыми окнами. Хожу в одном платье, что здесь не принято до 1-
го мая. Так объяснила мне О.К.Туркул. Предполагалось, что М.А. будет вести переговоры
с Русским драматическим театром о постановке „Зойкиной квартиры".
Встреча с директором театра состоялась. Помню его внешность и лицо жены,
актрисы на главных ролях. Их двое, к ним присоединились актеры театра, и мы, в общем
человек восемь, все направились в подвальчик, в ресторан с заманчивым названием
„Симпатия". Тускло-золотистые стены были расписаны портретами: Пушкин, Лермонтов,
Горкий (так и написано), все в медальонах из виноградных гроздьев и все на одно лицо
