О, мед воспоминаний | страница 40
знаю только один рассказ „Нежность" Анри Барбюса, приближающийся по сюжету к
поступку Жоржа. Но героиня рассказа кончает самоубийством, а любимый ею человек, не
30
зная о ее смерти, получает время от времени ее письма, полные тепла и любви,
пересылаемые верными руками друзей.
Идет 1927 год. Подвернув под себя ногу калачиком (по семейной привычке: так
любит сидеть тоже и сестра М. А. Надежда), зажегши свечи, пишет чаще всего Булгаков
по ночам. А днем иногда читает куски какой-либо сцены из „Багрового острова" или
повторяет какую-нибудь особо полюбившуюся ему фразу. „Ужас, ужас, ужас, ужас", —
часто говорит он как авантюрист и пройдоха Кири-Куки из этой пьесы. Его самого
забавляет калейдоскопичность фабулы. Герои Жюля Верна — действующие лица пьесы
— хорошо знакомы и близки ему с юношеских лет, а блестящая память и фантазия
преподнесут ему образы в неувядающих красках.
Борьба белых арапов и красных туземцев на Багровом острове — это только пена,
кружево, занятный фон, а сущность пьесы, ее глубинное значение — в судьбе молодого
писателя, в его творческой зависимости от „зловещего старика" — цензора Саввы Лукича.
Помнится, на сцене было много музыки, движения, авторского озорства. Хороши
были декорации Рындина, и, как всегда в Камерном театре, особенно тщательно
продумано освещение.
Запомнился мне артист Ганшин в роли писателя. Савву Лукича загримировали под
Блюма, сотрудника Главреперткома, одного из ревностных гонителей Булгакова (как
театральный критик писал под псевдонимом „Садко").
Помню, через партер к сцене проходил театральный капельдинер и сообщал
почтительно и торжественно:
— Савва Лукич в вестибюле снимает галоши!
Он был горд, что выступает в театре. И тут с нарастаю-
59
щей силой перекатываются эти слова как заклинание от оркестра к суфлеру, от
суфлера дальше на сцену:
— Савва Лукич в вестибюле снимает галоши! — возвещают и матросы с корабля.
Директор театра, играющий лорда, хватаясь за голову, говорит:
— Слышу. Слышу. Ну, что ж, принять, позвать, просить, сказать, что очень рад...
От страха и волнения его снесло в „Горе от ума" на роль Фамусова.
В эпилоге зловещий Савва обращается к автору:
— В других городах-то я все-таки вашу пьеску запрещу... Нельзя все-таки...
Пьеска — и вдруг всюду разрешена...