Не зная, что ответить, а может быть, не поняв вопроса, толстяк решил выкрутиться, показав, что выучил урок, и затараторил дальше:
— «Первые состоят из латуни или из сплава различных металлов а вторые состоят из стеклянной пластины обе поверхности которой хорошо отполированы причем одна покрыта оловянной амальгамой».
— Те, те, те! о том речь! Я ему «Во здравие», а он мне «За упокой».
И почтенный преподаватель повторил свой вопрос на языке торговок, пересыпая его бесконечными «ишь» и «видать».
Беднягу студента прошиб холодный пот: он не знал, можно ли отнести камагон к металлам, а мрамор — к стеклу и что делать с агатом. Наконец его сосед Хуанито тихонько подсказал:
— Зеркало из камагона относится к деревянным зеркалам!..
Толстяк, не долго думая, брякнул это вслух. Полкласса покатилось со смеху.
— Сам ты кусок камагона! — невольно осклабился и преподаватель. — Ты мне скажи, что ты называешь зеркалом: поверхность per se, in quantum est superficies[88], или тело, которое эта поверхность ограничивает, или же вещество, образующее поверхность, то есть первичное вещество, модифицированное акциденцией поверхности? Ведь ясно, что поверхность как акциденция тела не может существовать без субстанции! Ну-с, что ты на это можешь сказать?
«Ничего не могу!» — хотел было ответить несчастный; он уже вовсе ничего не понимал, оглушенный «поверхностями» и «акциденциями», от которых у него звенело в ушах. Однако природная робость взяла верх; перепуганный, обливаясь потом, он еле слышно забубнил:
— Зеркалом называется всякая полированная поверхность…
— Ergo, per te[89], зеркало есть поверхность, — поймал его на слове доминиканец. — Отлично. Тогда разреши-ка такое затруднение. Если зеркалом является поверхность, стало быть, для сущности зеркала безразлично, что лежит за этой поверхностью, ибо то, что находится позади, не влияет на сущность того, что находится впереди, id est[90], поверхность quae super faciem est, quia vocatur superficies facies ea quae supra videtur[91]. Ты признаешь это или не признаешь?
Волосы на голове несчастного мученика науки стали дыбом, словно их притянуло магнитом.
— Соглашаешься ты или не соглашаешься?
«Соглашусь со всем, что вам угодно, преподобный отец», — думал толстяк, но не решался высказать это вслух, чтобы его не засмеяли. Вот это называется влип!
Такой напасти он никак не ожидал! Он смутно сознавал, что монахам нельзя уступать даже в самых безобидных вещах, они из любого пустяка извлекут выгоду, о чем свидетельствуют их поместья и приходы. Ангел-хранитель подсказывал ему вступить на путь отрицания и не ввязываться в дискуссию. На языке уже вертелось гордое «Nego!»
