Пройдут годы, прежде чем я увижу желанный снимок.
Ина ни разу не вспомнила тот день. Она просто ждала. С терпением, которым я поначалу восхищалась и которое позже стало вызывать во мне жалость, а потом и страх. Ибо я чувствовала клокотавшую в ней обиду, которую она еле сдерживала, напоминая кипящий чайник. Я неоднократно пыталась разогреть этот чайник до такой степени, чтобы содержимое наконец перелилось через край, но все оставалось неизменным.
Между тем мы с мистером Доджсоном в свободное время — я от занятий в классе, а он от лекций — продолжали ходить на прогулки. Удивительно, как мало мы все знали (или нас это просто не заботило) о жизни мистера Доджсона вне нашего круга. Будто другой жизни у него и не было. Разумеется, мы видели его на церемониях и в церкви в черной, как у всех преподавателей, одежде. Обычно, наблюдая за ним в толпе, я всегда испытывала некое волнение собственницы. Наверное, мир, в котором он существовал, был гораздо шире известного нам, вот только мистер Доджсон не чувствовал себя в нем вполне комфортно. Его жизнь имела смысл только с нами. Со мной.
Никогда более мистер Доджсон не выделял меня из числа остальных, как это было в тот день в саду. Напротив, он теперь обязательно включал в наши развлечения Ину с Эдит. Однако я знала, что только из-за меня он появляется в нашем доме, о чем говорила его обращенная ко мне улыбка, но еще больше об этом свидетельствовал серьезный взгляд мистера Доджсона. Иногда он в моем присутствии был слишком печален, иногда, рассказывая какую-нибудь историю, вдруг замолкал на полуслове. Тогда Ина с Эдит нетерпеливо хмурились и переводили взгляды на меня, а он терял нить, заикался сильнее, чем обычно, и его странные глаза, один выше другого, подергивались мечтательной поволокой. Я знала, что он грезит обо мне.
Никто никогда не действовал на него так, чтобы он смог забыть, о чем рассказывал. Как никто и никогда не вдохновлял его на создание историй. Сказку о девочке по имени Алиса он впервые рассказал нам во время одной из наших лодочных прогулок.
Тот день начался, как и все другие. И вначале, право, не было никаких причин помнить его. Поэтому я часто задавалась вопросом: действительно ли в моей памяти сохранился тот самый день, или мое воображение создало некую компиляцию? Наверное, я никогда не смогу с уверенностью ответить на этот вопрос. Но если допустить, что воскресающий в моей памяти день включает в себя тот самый «золотой полдень», о котором столь часто говорят, начался он так.
