— Сейчас! — И спокойно, не прячась, вынула из кармана теплых, стеганых брюк трофейное зеркальце в сафьяновом чехольчике, стерильной салфеточкой промокнула глаза, подошла.
— Что случилось? Кто вас обидел?
— Меня? — Она вскинула голову. — Никто.
— Ну не надо… Не плачьте, пожалуйста…
— А я и не плачу.
— Может, я чем-нибудь помогу?
Лида медленно повернулась. Стала боком, готовая отойти.
— Не-ет… Ничем не поможете.
— А что? Это так безнадежно?
Она не ответила. Эта девушка где-то всему научилась: говорить и молчать. Говорить так, чтобы не было сказано ничего, и молчать так, чтобы все было ясно без слов.
— А я вас узнал. Мы ведь с вами встречались. Вы помните?
— Как не помнить! Еще бы!
— Нет, а я вас не сразу узнал. Вот только сейчас догадался: это же девушка с переправы…
— Да. На Тихоновом лугу…
Она так повзрослела, что он в самом деле не узнал ее сразу. Та была деревенская, ничего не видавшая девочка, эта — многое переживший и все понимающий человек. А прошло всего, может, полгода… Даже меньше. Что значит война!
Он спросил:
— Значит, все же добились, чего хотели?
— Да… Добилась…
Ее голос был ровен, спокоен. А он вдруг представил себе тот сентябрьский нерадостный день. Бой. Горящие села Смоленщины.
Их дивизия все откатывалась и откатывалась на восток, отступала, пытаясь по возможности сохранить и остатки полков, и кое-какую еще уцелевшую технику. Днем на звуки ожесточенной стрельбы, по ночам на усталых часовых из лесов выходили к ним группами и в одиночку обросшие, изможденные окруженцы. Их расспрашивали, проверяли оружие, документы и ставили в строй. Видя строгий порядок в дивизии, те быстро, легко подчинялись. Так дивизия становилась опять полнокровной. И опять истощалась, угасала в боях.
Однажды после боя с колонной вражеских танков раненого Большакова — в то время он был еще лейтенантом, носил в петлицах два кубаря — везли на телеге. Рана уже начала гноиться, и он тихо постанывал, весь в жару, повторяя одну только фразу: «Яша, пи-ить! Яша, миленький, пить…» На болотистом торфянистом лугу, возле речки, им встретилась девушка. Была она тоненькая, белолицая, сероглазая, в старой плюшевой порыжевшей жакетке, в дешевом платочке. Деревня нередко рождает такие прекрасные тонкие лица, что даже ездовой, небритый, седой Яков Прудников, невольно на это лицо обернулся, поглядел из-под низко нависших бровей. И девушка попросила его:
— Товарищ начальник, а товарищ начальник! А можно, я с вами?..
