Смутно, обрывочно доходили до него вести о революции в России, низложенном монархе, Временном правительстве, потом о второй революции, большевицкой. А в ноябре 1918-го, после капитуляции Германии, всех пленных освободили. Выдали небольшую сумму денег, поношенную штатскую одежду. И добирайся до России как хочешь. А как доберешься, если на пути – ставшая независимой Польша?..
Холодным декабрьским днем Игнатий Андреевич мыкался перед пограничным пунктом, разделявшим Германию и Польшу, соображая, куда податься дальше. Как вдруг услышал обращенный к нему на чистом русском вопрос:
– Игнатий Андреевич, вы ли это?
Повернулся – его окликал немолодой поляк-пограничник, в русской шинели с польскими петлицами и «рогатувке». Еще два поляка с карабинами недоуменно воззрились на начальство, заговорившее с непонятным оборванцем.
– Евгений Павлович? – вздрогнув, удивился Шимкевич.
Это был его старый сослуживец подполковник Камчинский. За чаем в тесной постовой будке он объяснил Шимкевичу, что бывших русских офицеров сейчас охотно берут на службу в Войско Польское.
– А у тебя вон и имя подходящее, и фамилия… Я вот из Евгения стал Эугениушем, и ничего, – подмигнул подполковник.
– А… Россия? – дрогнувшим голосом спросил Игнатий Андреевич. Лицо Камчинского померкло.
– Забудь, просто забудь… Нет теперь никакой России. Совдепия есть. И, поверь мне, нас с тобой с ней ничто не связывает. Кончилось все…
К собственному стыду, подполковник Шимкевич заплакал. Заплакал и Камчинский. А молоденькие польские пограничники с удивлением смотрели в окошко будки на двух обнявшихся плачущих стариков – в польской форме и в поношенной штатской одежонке.
Так Игнатий Андреевич поступил на службу в Войско Польское. Чин ему присвоили на ступень ниже, чем в русской армии, – майор, направили в кавалерию. Пришлось вспоминать молодость, проведенную в уланском полку. К собственному удивлению, Шимкевич-старший обнаружил, что по-прежнему сидит в седле с удовольствием. И хоть жгло, саднило на душе от того, что пришлось принимать присягу чужой стране, – жить-то и на чужбине надо. Тем более что старый друг не соврал – вокруг служили не просто десятки, а сотни бывших русских офицеров, и поляков по национальности, и просто католиков, и тех, у кого, как у Игнатия Андреевича, только имя с фамилией напоминали польские.
Весной 1919-го полк, старшим штаб-офицером которого был Игнатий Андреевич, отправили на Восток, против большевиков. И хотя снова шевельнулся червяк в душе (против своих же гонят!), Шимкевич-старший не раздумывал долго. Большевики ему – не свои. Убийцы родной страны, даже если и говорят по-русски, – все равно убийцы. Это из-за них ему пришлось присягать Варшаве. И направили к тому же не куда-нибудь, а в родные места, в Белоруссию… Все это смешалось в единый узел, одну странную связь, и от того, что по ночам голова кругом шла от непонятности, старый офицер дымил папиросами, прикуривая одну от другой. Вестовой только успевал пустые пачки выбрасывать.
