Она удивленно расширила глаза.
— Вы меня пугаете, сударь! Уж не принадлежите ли вы к числу заговорщиков?
Баскаков улыбнулся и отрицательно покачал головой.
— О нет, в такое смутное время опасно вступать в заговоры.
— Но тогда что же, что же? Что заставляет вас покинуть мой дом, в котором, надеюсь, никто не сделал вам ничего дурного, в котором никто не посмел бы оскорбить вас?
Баскаков понял, что он может сломить ее упрямство только откровенностью, и, чувствуя, как бледнеет, глухо сказал:
— Я это знаю, но я оскорбил бы вас, если бы остался здесь долее.
Анна Николаевна еще не поняла, но ее сердце охватило смутной надеждой.
Она быстро схватила его за руку и воскликнула:
— Не томите меня более, довольно загадок, я требую от вас правды, одной только правды!..
— Если так, — отозвался он упавшим голосом, — выслушайте, но не сердитесь на меня. Я, конечно, понимаю, что моей дерзости нет имени, я понимаю, что за вашу заботливость и ласку я бы не должен был отплатить вам так, но не вините меня очень, Анна Николаевна! Моя молодость извиняет меня. Я не мог, видя вас постоянно около себя, любуясь вашим лицом, слушая ваш нежный, ласковый голос, не проникнуться к вам такою сильной привязанностью, которая теперь превратилась к любовь. Я знаю, что это дерзко, почти безумно с моей стороны, но я не в силах совладать со своим сердцем и потому-то и бегу от вас, чтобы не оскорблять вас своим присутствием, своею дерзостью, своею неразумною любовью.
Он окончил, не смея поднять на нее глаз, и стоял опустив голову, как приговоренный к смерти, ожидая услышать ее гневный голос, ее сухое приказание уезжать как можно скорее, ее насмешливый совет поскорее излечиться от этой страсти, зародившейся в его сердце. Но вместо этого он вдруг почувствовал, что две нежные, горячие ручки охватили его шею, что к его бледному лицу прислонилось другое лицо, горевшее ярким румянцем, и веселый взгляд черных глаз впился в его глаза. И в ту же минуту он услышал нежный шепот, наполнивший все его существо неизъяснимым блаженством:
— Глупый, и ты хотел бежать от меня? И ты не понял, что я люблю тебя, что твоя любовь для меня не оскорбление, а счастье?
И, слыша этот шепот и видя перед собою полураскрытые, так и манившие к поцелую губы, только что произнесшие эти слова, совершенно забывшись от неудержимого восторга, Баскаков прильнул к этим горячим губам своими губами и замер в долгом поцелуе.
