— Вы ошибаетесь, княгиня, — медленно отозвался он, — в Москве нет сердца, которое бы билось в ответ на мое чувство.
— Так вы, пожалуй, станете меня уверять, что никого не любите?
Баскаков покраснел до корней волос. В нем вдруг вспыхнуло неудержимое желание броситься к ногам княгини, прижаться лицом к ее коленям и поведать ту тайну, которая таится в его сердце, сказать ей, что она не ошиблась, что он действительно любит, но любит только ее. Но слова замерли на его устах. Он пересилил волнение, охватившее его, и, покачав головой, ответил:
— Вы можете не верить мне, но я действительно никого не люблю. Я еще слишком молод, — прибавил он с бледной улыбкой, едва тронувшей его губы, — и мое сердце еще не успела поразить стрела шаловливого божка любви.
Ей хотелось ему поверить, и она поверила. И в то же самое время и печальная дымка сбежала с ее лица, и глаза снова сверкнули веселым огоньком.
«О, если так, — пронеслось в ее мыслях, — ему не удастся убежать от меня. Не любит, так может полюбить. Трудно вырвать из сердца мужчины уже царящий там образ, но не может быть большого труда завладеть этим сердцем, если оно свободно. Я была бы совсем несамолюбива, если бы не сумела победить его робость; а теперь посмотрим, Василий Григорьевич, как-то вы устоите от моих чар?» — и, весело улыбаясь ему, она воскликнула:
— Ну, сударь, как вы там хотите, сердитесь на меня или нет, а я вас не выпущу из плена. Если вы не хотите позаботиться о своем здоровье, так я позабочусь о нем, и ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра вы не уедете в Москву.
Баскаков побледнел.
— Анна Николаевна, — взмолился он, — ради Бога, не удерживайте меня!
— Ан вот и удержу.
— Но зачем же, зачем?
— Затем, что вам вредно выходить из дому, и я не хочу, чтоб вы когда-нибудь могли упрекнуть меня, что из-за меня потеряли здоровье.
Он вздрогнул и побледнел еще сильнее. Ему не представлялось иного выхода, как объяснить молодой женщине, почему он хочет покинуть ее дом, и он с глухой дрожью в голосе проговорил:
— Княгиня, вы напрасно удерживаете меня; мне не хотелось бы объяснять вам причину моего желания оставить Петербург, но я принужден буду ее сказать, и тогда, конечно, вы не только не станете меня удерживать, а даже обрадуетесь моему отъезду. Но я еще раз умоляю вас, княгиня, не добиваться этой причины! Будет лучше, если вы не узнаете о ней…
— Но почему же? Или, может быть, в ней есть что-нибудь преступное или постыдное?
— Скорее преступное, чем постыдное.
