— Может, это... уже конец всего? — Пальцы Восхищенного сжали плечо Гоитана. — Се гряду во славе судить мёртвых и живых, а? Может, так это будет?
Монахи сложили руки крестом на груди и стояли на паперти, глядя, как в нездешнем тусклом и холодном блеске, волнующем твердь небесную, отчётливо вырисовываются заброшенные конюшни за лугом, дыры на крыше сторожки и даже пожелтелые заросли травы — все являлось в мерцании дробящегося единого мгновения, которое длилось и длилось.
— Не так ли некогда средь блистаний воинств небесных повлечёмся на последнее предстояние перед Ним? — проговорил Гоитан.
— Отче наш, помилуй, не покарай, Милосердный!
Мягко, высоко заворчал гром.
— Сейчас хлынет, бежим в собор! — Гоитан остановился, поражённый лицом Восхищенного в трепете сине-зелёных бликов, его расширенными глазами, перстом, указывающим на растворенные двери храма. Оттуда истекало слабое сияние.
— Видение, кажись, нам обоим? А ты мне не верил! — прошептал Восхищенный, пытаясь перекреститься, хотя пальцы, как скованные, не слушались его.
Тёплый свет таял в углах, в сумраке притворов, а середина, у амвона, была осыпана золотыми искрами, потоком, льющимся на каменные мазы пола. Горело, покачиваясь, паникадило с остатками свечей, не убранных ещё после отпевания Августы-Настасьи, покойной великой княгини Семеновой. В каждом огарке, как в чаше, сидел огонёк и сиял, а вместе это был искристый сноп, парящий, тихо плывущий в подкупольной черноте.
— Это что же, кто возжёг-то? — еле шевеля губами, спросил Восхищенный.
— Само...
— Как в Иерусалиме в Святую ночь, да?
— Само...
— Чудо нам явлено! — Слёзы заблестели в глазах Восхищенного, побежали по ранним морщинкам, омочив негустую бородку. Такое благоговение и восторг были в глазах его, устремлённых на самовозжёгшиеся огни, что Гоитан, сам испытывая лёгкость и расслабление, любовался вместе с тем этим лицом, освещённым сверху качающимся светом. Ах, написать, запомнить бы это выражение, когда душа вся излиянна!
— Это воздухом, токами его несёт, — вполголоса сказал иконник.
— Се токи благодати, се ангелы его качают, — говорил Восхищенный, не отводя взгляда от паникадила.
— Бежим, народ созовём! — очнулся Гоитан.
— Надо созерцать... пока дано... созерцать... — Восхищенный произносил слова с трудом, как во сне.
— Может, кто приходил без нас да зажёг? — предположил Гоитан.
— Да кто-о? И зачем?
Внезапный вихрь прошёл насквозь из дверей в незабранные окна и потушил свечи.
