На паперети, когда вышли из собора, Семён, словно оправдываясь, сказал Ивану:
— Князь Всеволод ноне отбывает в Орду, надобно пойти на ростани.
Подошли тверяне с поздравлениями. Семён принимал их с принуждённой улыбкой. Спешил обратиться ко Всеволоду:
— Жар-птицу взял?
Приметливый Андрей сказал вполголоса:
— Это сейчас будто самое важное. Обо всём великий князь заботится сверх меры. Только родне будущей, князю смоленскому, хоть бы слово для приличия сказал.
— Ворчун ты у нас, Андрея, — благодушно откликнулся Иван, думая о Шуше. Однако что-то такое было в словах младшего брата. Правда какая-то скрываемая брезжила, только доискиваться её сейчас не хотелось.
— Как птицу будешь ханше подносить? — пытал Семён Иванович.
— Руками... — растерянно ответил Всеволод.
— Да-а, в тряпицу завернёшь и подашь, так? На-ка, мол, тебе!
Всеволод смеялся, стесняясь своей неумелости и неучтивости.
— Нет, так не делается! — Семён прямо кочетом прохаживался. Всё внимание и взгляды были обращены на него. — Алёша, неси-ка!
Зипун на женихе атласу белого, рукава из серебряной объяри, власы рыжие на голове костром горят, глаза рыскают, искрами прыскают. Ох, неспроста ты, Сёмка, суетишься!
Алексей Хвост проворно сбегал во дворец, принёс большое серебряное блюдо, завёрнутое в зелёную тафту.
— Вот на этом подносе и подаришь Тайдуле... Ну и обговори, что надо... как я тебя учил... Запомнил ли?
— Беспременно, Симеон Иванович, спаси Христос за всё!
— Собирайтеся, с Богом! — распорядился Семён, бросив последний взгляд на тверскую княжну, белоликую, змееглазую.
— В каких видах паки и паки волнуемя? — спросил Иван, ни к кому в отдельности не обращаясь.
— Много будешь знать — скоро состаришься, — отрезал Семён и повернулся к тысяцкому: — Вели Чету осбруить и подседлать моего солового. И сам будь готов, проводим тверского князя до заставы.
— Счас помчимся вприпрыг! — насмешливо бросил Андрей, но так, чтобы великий князь не слыхал.
