— Так, так... — Семён Иванович показал видом, что находится в затруднении. — И как же вы надумали в Москву бечь?
— Марья надоумила.
— Марья? — воодушевился Семён Иванович, словно это резко меняло дело. — Отчего же Марья?
— Да и куда нам было деваться, не в Литву же и не в Орду бечь? Ведь Константин не только притеснял, он смуту внёс во весь наш княжеский род. И тут уж тебе, Симеон Иванович, вмешаться бы надобно.
Семён Иванович был вполне с этим согласен. Предложил гостям вместе с их боярами и челядью разместиться в покоях его дворца, позвал их пировать на великой свадьбе, после чего, сказал, можно будет заняться и распутыванием тверского узла.
За разговором с неожиданно нагрянувшими тверянами чуть не проворонили прибытие невестиного поезда.
Евпраксия с родителями и челядью в сопровождении тысяцкого Хвоста и дружков въехала в Кремль уже в сумерках. Знакомство произошло при свечах. Лишь краткий миг, как того требовал исконный обычай, видел Семён Иванович свою невесту до того, как уединиться ей в отведённой во дворце светлице вплоть до самого венчания. Ничего, недурная, собой дебела, что также к достоинствам следовало отнести. Вот только взгляд её чёрных круглых глаз почему-то не располагал к себе — недоверчивый и холодный взгляд.
Как собрались все три невесты в Кремле, потянулись по всем ведущим в Москву дорогам гости званые. И незваных прибавилось тоже.
Среди ночи разбудил Семёна Ивановича тысяцкий Хвост:
— Торкаются в ворота литовцы в железных латах, а с ними князь Евнутий. Как быть? Дружину поднимать?
Факельщики освещали дорогу до Боровицкого мыса, куда великий князь и тысяцкий проследовали в сопровождении вооружённых кметей.
— Много ли литовцев?
— В темноте не счесть.
— С толмачом князь Евнутий или по-нашему говорит?
— Как мы с тобой.
Поднялись к стрельницам, Семён Иванович спросил в темноту:
— Князь Евнутий Гедиминович?
— Я, я, государь!
— С миром или с войной?
— До войны ли, государь! Смиренно прошу приюта и защиты.
— Верить ли тебе?
— Клянусь мечом своим, честью своей, дубом священным!
— Ишь ты — дубом... Язычник, стало быть. От кого же спасаешься?
— От братьев единокровных, Ольгерда и Кейстута.
— А ратники пошто с тобой?
— Это рында моя.
— A-а, оруженосцы?
Лязгнули запоры. Тысяцкий вышел на берег Неглинной, за ним факельщики и кмети с мечами наизготове. Литовский князь сказал правду: не больше дюжины вооружённых охранников с ним.
