— Что ты? Не всякий нежданный гость хуже татарина. Иные даже очень желанны!
Иван с Андреем переглянулись мимолётно. И голоса они такого у Сёмки не слыхивали, густого да сладкого, аки патока. Андрей простодушно заулыбался во весь рот.
— Милости просим, с дороги да с устатку первое дело поснедать, — с мягким достоинством выпевал Семён Иванович, Непроизвольно и быстро обласкивая взглядом княжну Марью.
— Сластолюбец у нас Сёмка, — шепнул Андрей, закрывая рот ладонью, чтоб не рассмеяться.
Всеволод было заколебался, но Анастасия решительно возразила:
— До снеди ли, князь! С горем большим мы к тебе.
По годам она годилась Семёну Ивановичу в матери, но была тонка и легка, как и дочь её Марья.
Прошли в думную палату, просторную, с широкими лавками, укрытыми ордынскими коврами. Всеволод и московские братья-князья сели возле столешницы, мать с дочерью примостились у дверей. Семён Иванович на правах хозяина проследил, всем ли гоже.
Марья села на краешек лавки, и на неё пали через слюдяные стекла лучи заходящего солнца. Фландрский бархат её платья лежал глубокими тёмно-синими складками, а ярко освещённые плечи и грудь виделись небесно-голубыми. Переливчатость и изменчивость бархата казались столь дивными, что хотелось даже подойти поближе, чтобы рассмотреть платье, а то и рукой коснуться.
Что греха таить, не одному Семёну Ивановичу этого захотелось: экая сизоворонка дивная нечаянно залетела. Волны распущенных золотых волос её вспыхивали в последних лучах, то искрясь, то потухая. Сие весьма отвлекало и в смутные искушения ввергало. Не знали, не ведывали, что среди скорбей тверских такая чудная красавица обреталась.
— Мы вот зачем к тебе, Симеон Иванович, — начал Всеволод. — Защитить просим нас... От кого? Стыдно признаваться, не от литвина и не от татарина — от дяди родного.
— От Константина Михайловича? Быть того не может! — Семён с большим удовольствием изобразил лицом удивление и даже негодование.
О, знали бы подданные, какими страстями уязвлён бывает во единый миг их правитель! Да если он ещё горяч, да молод, да своеволен! Не только зелёные глаза княжны потрясли его (да так, что он забыл, что ждёт невесту!), сотрясало всё существо сознание, что вот оно, свершилось: приползли, при-пол-зли тверские к нему защиту искать, признали силу князя московского! Батюшка этакого не дождался — ему, Семёну, довелось испытать. Это даже; слаще, чем ярлык из рук хана получить.
— Чтоб Константин своих забижал? Мои ли уши слышат такое? Не может он сие преступление совершить.
