Но если даже предположить, что цензурные пропуски восстанавливал в оттиске сам Бартенев, то как (72) объяснить, что многие из этих поправок густо залиты коричневой краской, как это делала в царское время тюремная цензура, когда в письмах из тюрьмы было что-либо нежелательное начальству?
Я взял экземпляр "Записок", выпущенных Щеголевым и воспроизведенных по рукописи, сохранившейся в роду Менделеевых. Многие карандашные поправки в моем оттиске вошли в это издание, а многие стилистические и даже фактические, касающиеся уточнения дат или инициалов, не вошли, и, таким образом, оказалось немало разночтений.
П. И. Менделеев, который написал на переплете, что это его собственность, был родным братом жены Басаргина, а рукопись записок, как свидетельствует П. Е. Щеголев, была ему предоставлена И. П. Менделеевым, то есть сыном владельца. Оттиск этот, хотя и пострадал от времени, хранит зримые следы того, что был своего рода реликвией в роду Менделеевых; он побывал в тюрьме, частично залит краской тюремной цензуры, но мелкие буковки поправок как бы попирают мстительную злобу тюремщиков, они торжествуют над ней.
Книжка, столь тесно связанная с именем декабриста Н. В. Басаргина и со славным родом Менделеевых, не может не волновать, она походит на сгусток истории, и я вспоминаю тот знойный июльский день, когда на уличном развале нашел эту историческую памятку. Восстановленная переплетчиком, она полноправно стоит теперь рядом с "Собранием стихотворений декабристов" и "Записками С. Г. Волконского"; но это просто книги, а судьба оттиска вряд ли будет когда-нибудь разгадана, если этому не поможет какой-либо случай.
(73)
СТАРЫЕ КНИЖНИКИ
П. П. ШИБАНОВ
Нет, наверно, ни одного собирателя книг, который не знал бы имени Шибанова. Свыше полувека работал он с книгой, и историю русского книжного дела нельзя представить себе, не вспомнив Павла Петровича Шибанова.
Я познакомился с ним, когда он был уже на закате. Искушенный в книжном деле, познавший книгу на протяжении свыше полувекового общения с ней, он знал о ней все, как знают, скажем, врачи человеческий организм. Свыше полувека занимался он наукой, которая кажется непосвященным чрезвычайно скучной и ограниченной,- библиографией. Библиография - это, помимо прямого ее назначения, наука о судьбе книги. Судьбы книг бывают всякие: трагические, кончавшиеся сожжением или гильотиной - резальным ножом; великолепные по блеску и признанию; горькие по непризнанности; потаенные по редкости и ненаходимости; обидные, когда нераспроданные издания сбывались на вес, или с преувеличенной карьерой, с раздутым успехом, после которого наступали небытие и забвение.
