— Тогда я сказала себе: «Я рассчитаюсь с тобой, Клаувиц!» И повторила это еще и еще раз, как клятву на могиле матери, и мне уже не было страшно. Мне не было бы страшно, вы можете поверить, товарищ майор, даже если бы между мной и Клаувицем стояла сама смерть…
Помолчав еще немного и дав девушке успокоиться, Александр Пантелеймонович стал интересоваться подробностями.
— Ты говоришь, — рассуждал он вслух, — что этот майор танкист? Значит, в Нитре, в Злате Моравце и, возможно, в Топольчанах, куда твой барон ездит, ремонтируют танки для фронта. Это небезынтересно. На ремонтной базе работают, ясное дело, и словаки. И не так уж плохо задержать отправку фронтовых машин. Отнюдь не плохо. Но, может быть, вообще вывести из строя базу? Хотя бы даже с воздуха. Кстати, нас просят срочно обеспечить цели для бомбардировки. Да, это подходящая цель для наших. А барон Клаувиц послужит «языком». Сегодня у меня был связной из армейской разведки. Он и сейчас на базе. Второму Украинскому нужен «язык», и обязательно старший офицер, — обращаясь уже только к Тане, продолжал Александр Пантелеймонович. — Как ты находишь своего барона?
— Я его убью!
— Он майор, фронтовик и, не сомневаюсь, может порассказать немало интересного, если вхож в эту компанию…
— Товарищ майор, пепел матери стучит в мое сердце.
Когда Таня Каширина впервые представилась ему тогда, па Большой земле, Александр Пантелеймонович не очень был доволен. Казалось, что девушка, на вид такая хрупкая, совсем не подходит для партизанской жизни. Да еще за рубежом. К тому же в суровых условиях горной Словакии. Но ему нужна была разведчица, в совершенстве знающая языки, и он скрепя сердце согласился взять Каширину. Вскоре Александр Пантелеймонович убедился, что внешность ленинградки была обманчива. Сейчас он опять должен был сделать переоценку ценностей. Она была очень хороша, эта синеглазая девушка, но дело было не только в ее глазах и чистых линиях лба, в нежных очертаниях лица и сияющем цвете волос. Она по духу своему была удивительно красива, и майор Зорич откровенно любовался ею.
Он вздохнул и тяжело опустился на патронный ящик, служивший стулом.
— Ты говоришь — пепел матери стучит в сердце. Я понимаю тебя, Таня. Когда-то и я зачитывался легендой об Уленшпигеле. «Пепел Клааса стучит в мое сердце». Но теперь в наши сердца стучит пепел сожженных сел и городов. Представляете, сержант Каширина? Сел и городов! В том числе и Ленинграда. Вот почему я приказываю вам, сержант Каширина: Второму Украинскому фронту нужен живой Клаувиц! Пойдите отдохните и в 15.00 доложите свой план операции. Советую поговорить с лейтенантом Степовым — у него в этом деле есть опыт.
