В эту минуту сосед справа — капитан в штатском — спросил:
— Вас, вероятно, интересует, почему господин Брунчик попал в тюрьму?
Он тронул соседку за руку, желая отвлечь ее от любезностей барона, этого «вонючего аристократа», как мысленно называл его капитан — мясник до тридцать четвертого года и сын мясника. Он презирал и завидовал барону.
— Его будут судить за измену. Всех офицеров Чехословацкой армады будут судить…
— Бедная пани Терезия! — вздохнула Таня.
— Ну, не такая уж бедная, как видите, — усмехнулся барон и глазами показал на пани Брунчик, сидевшую против него. На ее плече покоилась голова пьяного блондина.
Капитан продолжал:
— Мы обещали сохранить офицерам честь и свободу, если солдаты будут отпущены по домам, и старый дуралей, их генерал, поверил, — капитан захохотал.
— Потеряв солдат, — продолжал он, — генерал лишился и чести, а вместе с ней и свободы. Очень просто.
— Он арестован? — поняла Таня.
— Всех офицеров будут судить.
Барон вдруг сказал:
— Вспоминаю — это было в Ленинграде…
Таня почувствовала, как от сердца отхлынула кровь, и на мгновение закрыла глаза. Рядом засмеялся капитан.
— Знайте, фрау Яничкова, что наш барон болен Ленинградом…
— Да, когда в сорок втором я был в Ленинграде… — продолжал барон.
— О, вы были в Ленинграде? — широко раскрыла синие глаза его соседка. Она уже успела взять себя в руки.
— Ну, не совсем в Ленинграде, — поправился барон. — Но наши снаряды ложились прямо в Ленинграде, — с воодушевлением вспоминал он. — Сотни, тысячи снарядов…
Тане казалось, что она не выдержит. Вот он сидит, рядом с ней, убийца мамы, сестренки с синими глазами, так безраздельно верившей в ее добрые сказки там, в комнатушке на пятом этаже красного кирпичного дома. Да, она выплавлена из стали, если может сидеть рядом с ним и слушать о том, как он сеял разрушение и смерть в ее Ленинграде. «Но ты рано злорадствуешь, барон фон Клаувиц. Слышишь? Я рассчитаюсь с тобой, барон фон Клаувиц, и это будет высшая справедливость. Я клянусь в этом именем сестры и матери, погубленных тобой…»
«Теперь надо уходить», — подумала Таня. Она вслух спохватилась, что топольчанский поезд отбывает через час и как, наверное, нервничает на вокзале муж. Но ее не хотели отпускать.
— Муж не волк, в лес не убежит, — сказал капитан, и у него маслено блестели глаза с желтоватыми белками.
— Я не забуду этот гостеприимный дом и в следующий приезд обязательно навещу, — обещала Таня.
— Милости просим, вы всегда будете дорогой гостьей, пани Яничкова, — с притворным радушием ответила Терезия Брунчик.
