«Дикий ты народ, — ответил хозяин, услышав о боге, жене и детях. — Очень сожалею, но заводу не нужны калеки. Нам требуются парни с десятью пальцами, а у тебя девять, — и приказал мастеру: — Выдать за палец две четвертные».
Впервые эту дедову историю он услышал от отца. Сашке шел тогда десятый год, он был пионером. Но до сих пор Александр Пантелеймонович помнит, как взбунтовалась его юная душа, как сжал он кулаки и спросил с горящими глазами:
«Батько, а где теперь этот хозяин?»*****
«Там, где все фабриканты и помещики, — ответил Пантелеймон Лукьянович и выразительно взмахнул сильными руками, как дворник дядя Федя, когда подметает улицу.
Вторично Александр Пантелеймонович вспомнил эту историю с дедом, когда был уже комсомольцем и пришел на тот завод, где работал дед, но уже не было ни «господина хозяина», ни тяжкой работы каталя. Этим заводом гордилась вся страна, он был известен на весь мир своей совершенной техникой, и Александр Зорич с трепетным волнением думал о том, как ему повезло в жизни, что он будет работать на таком замечательном заводе.
Не раз он об этом вспоминал, когда стал уже учителем, и первое светлое юношеское чувство помогало коммунисту Зоричу прививать любовь к заводу детям, которых он обучал. А теперь завод лежит в руинах, и вот сейчас, в третий раз, напомнил дедову историю молодой обувщик Любомир Павлинда.
Александр Пантелеймонович слушал и думал, что не напрасно прошел советский солдат от Волги и до Грона, не напрасно пролита кровь и отданы тысячи жизней. Наступит время, и дети детей этого словака будут рассказывать о его злоключениях и последнем дне фабриканта Кашпара, как о давно прошедшем, ставшем уже историей. Войдет юноша в просторный, полный воздуха цех бывших обувных мастерских «Кашпар и сын» и с трепетным волнением подумает, как ему повезло в жизни, что он стал рабочим замечательной фабрики. Может быть, и даже наверное, юный словак в ту минуту не вспомнит ни майора Зорича, ни Штефана Такача или Владимира Волостнова, но что из того! Любуясь разливом могучей реки, разве думаешь о каждом из тысяч ручейков, вызвавших к жизни мощный поток? Нет, он, Александр Пантелеймонович, не будет в обиде, если юноша и не помянет имя майора Зорича, лишь бы наступил долгожданный и выстраданный день.
В конце недели адъютант Зорича лейтенант Трундаев как-то забежал в землянку радистов и, смеясь, сообщил:
— А наш обувщик сдался, наконец, радисты!
Он был родом из-под Рязани, лейтенант Трундаев, и особенно сочно звучала в его речи буква «о».
