И опять он не знал, сколько времени это длилось и сколько будет продолжаться еще. Наконец стал замечать, что двигаться ему все труднее, что, не выдерживая тяжести тела, колени подгибаются, и ноги дрожат. Постоянная острая, мучительная тошнота сменялась вдруг дрожащей пустотой в груди, как будто сердце таяло и исчезало. Тогда он задыхался от всякого движения, и ему приходилось лежать неподвижно.
Это случалось все чаще и чаще. Он уже почти не вставал, иногда испытывал блаженное ощущение величайшей легкости и невесомости всего тела.
Он много думал и вспоминал что-то, но мысли были неуловимы и неясны. Он видел странный свет, но не удивлялся этому. Разговаривал вслух или начинал потихоньку петь. Состояние неведомой раньше тонкой и нежной печали возникало в нем, когда он думал о степи и небе. Порой он чувствовал себя ребенком, и ему казалось, что руки матери касаются его головы.
И наяву, и во сне он видел себя летающим высоко над землей, слушал странную незнакомую музыку и грезил об удивительных вещах, которые потом нельзя было вспомнить, потому что для этого не находилось нужных слов. Он совсем перестал бояться голода и нередко не мог понять, жив он еще или умер; осторожно подносил руку к лицу, ощупывал высоко выступавшие над ввалившимися глазами надбровные дуги, острый твердый нос, плотно прилипшие к зубам губы и щеки, обтянутые скулы; клал руку на решетку ребер и опять снимал ее, так как от тяжести руки чувствовал удушье.
Это было последнее, что он помнил.
Когда он пришел в сознание, он увидал себя лежащим на дворе тюрьмы, под ослепительно ярким солнцем и синим небом.
Какой-то человек наклонялся над ним и, приподняв его голову, лил в рот теплое крепкое вино, потом стал кормить смоченными в вине кусочками хлеба. Орик пытался глотать их, но они застревали в горле, останавливались в груди и вызывали боль в желудке.
Человек приподнялся и стал разговаривать с начальником тюрьмы. В стороне, под охраной двух воинов, стояло несколько закованных в кандалы заключенных с изможденными голодом, бледно-землистыми лицами, в изодранных и грязных одеждах.
Как сквозь сон, Орик видел, что начальник тюрьмы подошел к ним вместе со своим собеседником, записывавшим что-то на навощенной табличке. Они осмотрели колодников; затем заблестели на солнце пересчитываемые золотые монеты; начальник сложил их в мешочек, передал расписку и сделал какое-то распоряжение.
Двум из заключенных расковали руки. Они подошли к Орику, подняли его, сопровождаемые остальными, вышли из ворот тюрьмы и под охраной солдат двинулись вслед за купившим их работорговцем.
