Том не дыша любовался игрой мускулов под тонкой кожей. Сердце колотилось, будто он бежал, ноги приросли к земле. Чтобы успокоиться, он попытался ослабить первое впечатление, ища недостатки в телосложении атлета. Напрасно. Чем придирчивей он его разглядывал, тем больше убеждался, что Ипполит весь совершенство, от эбеновых волос до тонких щиколоток.
В голове Тома возник вопрос, который нередко занимал его: кого этот тип любит, девочек или мальчиков? Том не доверял ответам, которые приходили слишком быстро: аппетит побуждал его повсюду видеть возможных партнеров, однако он заключил самовлюбленно: «Слишком красив, чтобы не быть геем».
Он двинулся дальше, но для начала медленно обошел Ипполита, бросая на него черные пылкие взгляды, челюсти его сжимались, адамово яблоко ходило ходуном, что означало: «Я так бы и съел тебя». Садовник поднял глаза и широко улыбнулся.
Том растерялся. Следуя по своей траектории, он пошатнулся, настолько этот отклик был теплым и открытым: этот человек с внешностью десятиборца ему почти отдался.
«Так простодушно улыбается только гетеросексуал».
Однако, прежде чем уйти с площади, Том замер, еще раз обернулся, демонстративно подождал, когда Ипполит его заметит, и снова бросил ему взгляд соблазнителя. Ипполит перестал улыбаться, на лице его появился вопрос.
«Слишком красив, чтобы не быть гетеросексуалом», — пришел к выводу Том, забывая, что сам себе противоречит.
Он пересек улицу и в утешение вынул из кармана полученное утром письмо: «Просто знай, что я тебя люблю. Подпись: ты угадаешь кто».
Эти умиротворяющие строки вызвали у него совсем иное чувство после недавней встряски: волну нежности, надежности, веры в будущее.
Том вошел в подъезд дома номер семь, позвал в домофон Натана и поднялся на шестой этаж.
Тридцатилетний, тонкий как нитка, Натан, в светло-зеленой футболке и очень узких джинсах на бедрах, с голым пупком, подбоченясь, ждал его в дверях:
— Здравствуй.
Натан произносил «здравствуй», будто посылал воздушный поцелуй, — томно выпячивая губы.
Они поцеловались, Натан закрыл дверь.
— Хочешь кофе?
— Я уже три чашки проглотил сегодня в лицее.
Том возвращался с урока философии, который он проводил ранним утром.
— Ума не приложу, как тебе удается рассуждать об умных вещах в восемь часов утра, — удрученно вздохнул Натан. — Я не смог бы. Замечу, что и в полдень был бы не в состоянии провести урок по Канту или Платону. Да и в восемь вечера.
— А в полночь?
— В полночь я способен на что угодно. Если еще и пропустить стаканчик, могу даже по-китайски заговорить.
