И если никакой спешки нет, то какого ворона надо было будить меня в такой ранний час, мысленно добавил я.
— Ни в коем случае! Человек, назвавший нам адрес, указал точное время, когда подозреваемый будет там находиться.
Объяснения выглядели все подозрительней и подозрительней.
— И кто же этот человек, что он обладает подобными сведениями?
— Он не назвался.
— И вам это не показалось странным?
— Уверен, у него были на то причины.
— Вы издеваетесь?
— Нет, — я посмотрел прямо в его бесстыжие глаза, но ничего более не добился.
— Виктор, если вы решили от меня избавиться, то так и скажите, — устало пошутил я. — Но не выставляйте меня дураком.
— И в мыслях не было. Я действительно уверен в том, что у звонившего были причины не называть своего имени. И, — добавил он, — уж точно я не собирался от вас… избавляться. Напротив, я очень ценю вашу помощь.
Несмотря на серьезное выражение его лица у меня из головы не выходила очередная местная идиома — "врать на голубом глазу".
— В таком случае почему мы отправляемся на встречу, от которой несет как от приманки в капкане?
— Именно потому, — Эйзенхарт помешал кофе и в задумчивости отправил в чашку еще два кристалла сахара. — К капкану всегда тянет не только дичь, на которую он рассчитан, но и охотника, стремящегося проверить добычу.
— Вам обязательно говорить загадками? — по его примеру я взялся за кофейник.
— В этом деле — да. Поверьте, я бы и сам хотел поговорить с вами открыто, но не могу, — неожиданно серьезно ответил Эйзенхарт.
— Почему?
— По той же причине, по которой вы не откроете мне свое досье, доктор. Поэтому единственное, о чем я мог вас попросить — это о терпении. И о том, чтобы вы разгадали это дело сами.
— Почему вам так важно, чтобы я это сделал?
— Потому что в следующий раз меня может не оказаться рядом.
Сегодня у меня не было никаких сомнений в том, что Эйзенхарт знал, о чем говорит, но, к моему сожалению, пояснять свои слова далее он отказался.
Некоторое время, пока я обдумывал его последние намеки, за столом было слышно только звяканье ложки о стенку грубой фаянсовой чашки. Потом часы пробили одиннадцать, и Эйзенхарт отставил кружку в сторону.
— А вот теперь, — сказал он, сверяясь со своими часами, — нам действительно пора идти.
Стоянка газолиновых кэбов утром была полна, и нам без проблем удалось нанять автомобиль. Машина доставила нас к кварталу доходных домов в средней части бульвара имени генерала Клива, в район еще приличный, но граничащий со старыми жилыми кварталами. Бульвар, названный в честь человека, завоевавшего для империи остров Норлемман и ставшего прародителем нынешних, хотя и номинальных, правителей герцогства Лемман-Клив, тянулся стрелой через весь город, от центра и до остатков городской стены, где терялся в лабиринте старых проулков, расчерченных задолго до закона о городской санитарной безопасности. В этом плане Гетценбург был похож на лоскутное одеяло: новые кварталы соседствовали с остатками древних строений, богачи с бедняками, а выходцы с Королевского острова с краватскими мигрантами.
