— Что было дальше? — спросил Руперт.
— Он сидел всю ночь, работая за этой одной картиной. А за два часа перед рассветом он сложил кисти и сидел, молча, неподвижно, глядя на свой труд. Мне показалось, что он спит сидя. Но я вас уверяю, он не спал, а словно монах медитировал.
— А на следующий день, как он вел себя?
— Директор забрал все полотна, как я уже сказал, а потом… Началось что-то странное в его поведении.
— Он как-то изменился?
— Он стал молчалив. На вопросы охранников он молчал, даже головой не кивал. Ничего не ел. А в день казни, он выполнял все безропотно, и…
— Что?
— Мне показалось, что я вижу не его, а лишь его тело. Словно душа Германа покинула его. В одиннадцать утра они пришли к его камере. Их было трое. Два конвоира и дежурный офицер. Они взяли его за руки, потому что он был словно кукла неживая. Так его вывели в коридор. Я взглянул на его бледное, мертвецкое лицо и понял… там не было жизни. В двенадцать часов его казнили. Я слышал звоны и стуки, будто колокольни далеких церквей. Это был шум, который подняли заключенные в поддержку Германа. Так он умер. Я надеюсь, что на том свете его душа найдет покой от земных страданий, — сказал Остапов.
— А после его смерти кто-то появлялся в его камере? — спросил Руперт.
— Да, какие-то люди. Я поначалу подумал, что это со следственного отдела или местные солдаты, но потом понял — это были другие люди. И они не относились к органам правопорядка.
— Почему вы так решили?
— Они подходили ко мне. И в грубой форме расспрашивали о том, что я видел, наблюдая за заключенным в шестой камере. Ведь не увидеть было невозможно. Я сказал, что там было тихо всю ночь. А сам я спал. Расспрашивали о директоре. Но я не дурак и ничего им не сказал. О директоре я узнал позже. Я подслушал разговор двух дежурных. Он исчез сразу после казни Германа Кухта, и никто не знал, где он находится, словно в воду канул. А когда меня перевели в общую камеру, так как заменили расстрел на пожизненное, то я узнал о том, что в тюрьме появился новый директор.
— Вы сказали, что всю ночь перед казнью спали.
— Разумеется, нет. Это я им сказал, чтобы больше не тревожили меня. Видели вы их лица, просто жуть. Таким ничего не стоит убить, кого угодно, заплатили бы, и этого им было достаточно. Жуткие люди. Теперь все улеглось после его смерти…
— Вы говорили на счет дневника что-то, — напомнил Руперт.
— Дневник. Да, дневник, — размышлял сам с собой заключенный.
— Мне показалось, что вы знаете, где он. Вы можете рассказать мне о нем?
